Кадавры - Алексей Валерьевич Поляринов
— Ваш сын сказал, что кадавр… м-м… издает звуки?
— Да, бывает. Но это он недавно начал. Соседи говорят, не слышат ничего, а я — да.
— И часто он скулит?
Марина задумалась.
— Я бы не сказала, что он «скулит». Чтобы скулить, надо быть живым, он скорее, как бы это сказать, «гудит». Он же звук издает, только если ветра. Мы его «дудочкой» называем. Как ветер подует — так у нас концерт.
Даша слышала об этом феномене, но ни разу еще не наблюдала лично: некоторые кадавры с годами становились такими вот «дудочками», словно внутри них открывались пустые пространства и ветры играли на мертвых детях свою тоскливую музыку.
— А вы об этом сообщали?
— О чем?
— Что он, ну, гудит. Это может быть важно.
Марина снова отвлеклась от полок и посмотрела на Дашу взглядом «ты ж моя хорошая, откуда ты взялась такая наивная?».
— Слушайте, да всем пофиг. Это мы раньше петиции писали, к губеру ходили, в телик. Старая я уже. Раньше суеверная была, боялась, переехать хотела. Окна завешивала, шоб не видеть его. А потом — годы идут, привыкаешь. Вот живут же японцы — у них там цунами, землетрясения. Вот где опасно. А у нас что? Жмур под окнами. Не воняет, есть не просит — уже хорошо. Это как рядом с кладбищем жить — только сначала неуютно, а потом живешь как-то, и ничего.
>>>Ей нравилась романтика долгого путешествия на автомобиле, и в целом жанр роуд-муви. Физически было тяжело, особенно когда тебе за сорок, и от долгих часов в пути спина затекает и позвонки стреляют болью, а шея грозит заклинить от любого неосторожного движения. Но, с другой стороны, ты только посмотри на эту степь, пейзажи, в которых легко затеряться, и небо, разлинованное проводами и вышками ЛЭП.
Они остановились в тени акаций в «кармане» у дороги, на небольшой стоянке, Даша постелила на капот «Самурая» покрывало, достала из сумки бутерброды с колбасой и горчицей, Матвей разлил из термоса чай в складные походные стаканчики. Еще у них были крекеры в виде рыбок, вареные яйца в фольге, две банки «Цилинь-Колы», неотличимой по вкусу от настоящей, «Ред Булл» и несколько шоколадок фабрики «Мультфильмы». Подобные обеды за две недели совместного путешествия стали традицией, заканчивалось все изжогой и мерзкой горчичной отрыжкой, и все же было в этих бутербродах на капоте особенное очарование.
Дожевав бутерброд, Матвей схватил шоколадку и ухмыльнулся.
— Знаешь, когда мне было двадцать, и я был молод и красив, я прятал в этих шоколадках бухло и прочую запрещенку.
Даша скептически посмотрела на него, мол: «ага, конечно», и он запротестовал.
— Я серьезно! Я в общаге жил когда, у нас там такой жесткач был в плане порядков, чисто сухой закон. Бутылку найдут — сразу пинком под зад на мороз. Ну и мы с моим корешем — Шаха его звали — придумали такую вот контрабанду. Самое главное было, — он показал шоколадку, — купить их, минимум десять плиток «Мультфильмов». Мы снимали фольгу и складывали плитки в кастрюльку на плите. Шаха растапливал шоколад, выставлял на стол формочки, аккуратно заливал горячим горьким шоколадом и смешивал со всяким добром из черного списка: водка, абсцент, всякое. Шоколад остывал, мы доставали новые «заряженные» плитки из формочки, оборачивали фольгой и возвращали им первозданный вид.
— Звучит как-то слишком сложно, — сказала Даша. — В моей общаге просто из окна веревочку бросали и поднимали бутылки на этаж.
Матвей отмахнулся.
— Э, ну, так любой дурак может. Скука. Никакой романтики. Тут же как, понимаешь, это как шахматная игра, важно чтоб прямо у них под носом, многоходовочка. Один раз, правда, чуть не спалились. Комендант забрал шоколадку, слопал разом, и ничего не почувствовал, прикинь! — Матвей рассмеялся, откинув голову, Даша увидела пломбы в его зубах. — Тем вечером проверка приходит, а он пьяненький! Стоял там, ножкой шаркал, икал, клялся перед начальством, что на работе ни-ни. До сих пор вспоминаю, ржу!
Она жевала бутерброд с докторской и горчицей, запивала «Цилинь-Колой» и слушала брата. Потом достала тетрадку и сделала пару заметок.
— Я знал, что тебе вкатит история про шоколадки, — сказал он.
Он без конца подкалывал ее на тему писательских заметок и всякий раз делал вид, будто она пишет его биографию для серии «Жизнь Замечательных Людей». Так и говорил: «Буду стоять на полке, между Сервантесом и Твеном».
— Я не против, если хочешь знать. Все, что я тебе рассказываю, можно использовать. Но есть одно условие. В книге необходимо указать, что у меня большой член.
— Чего? Зачем?
Матвей снял висящие на воротнике темные очки-авиаторы, надел их и посмотрел на Дашу, изображая героя боевиков 90-х.
— Люди имеют право знать. Нельзя скрывать от них правду.
В основном в пути все было тихо-мирно, едешь себе и едешь часами по трассе, почти медитация, думаешь о своем, за окнами поля, солончаки, пустые пространства, и на дороге никого, только ямы. Случались, впрочем, и загадки. Например, когда ехали из Аксая в Крохотный по объездной, увидели на асфальте что-то — оно лежало и шевелилось. Даша сперва решила, что человека сбили или собаку, вблизи оказалось — нет, это большой походный рюкзак, ветер трепал его лямки и приоткрытую верхнюю крышку, из которой торчали какие-то вещи, рюкзак словно вырвало ими, майки и шорты разметало по дорожному полотну. Матвей не стал останавливаться, сбавил скорость, осторожно объехал по обочине, а за поворотом все повторилось — снова вещи на дороге, в этот раз чемодан и сумка. Чемодан треснул как переспелый арбуз, словно рухнул с приличной высоты. Даша предположила, что какой-то водитель плохо закрепил багаж на крыше и часть багажа теперь просто валилась на асфальт на крутых поворотах. Во всяком случае, это было единственное разумное объяснение, которое пришлось пересмотреть уже на следующем изгибе дороги — там снова были
