Концертмейстер. Роман в форме «Гольдберг-вариаций» - Валерий Храмов
Гутман сначала учился на теоретическом факультете, но учеба шла с большим трудом, на экзаменах его «заваливали». Отчаявшись, он заподозрил в качестве причины своих неудач латентный антисемитизм экзаменаторов. Выход был найден: Гутман, для конспирации, взял фамилию жены. После этого поступка уже никто больше не сомневался, что курс истории и теории музыки освоить ему не под силу, и новоиспеченного Марковича перевели на духовое отделение играть на тубе, в чем он преуспел.
Признаюсь, на урок я шел не без любопытства, но концерт Мендельсона «для тубы с оркестром» сыграть так и не пришлось — в классе не было никого. Вещь удивительная, поскольку о педантизме Гузия ходили легенды. А тут — нет на рабочем месте. Решил ждать, «отсиживать» положенное время, играя Мендельсона, тем более ноты концерта я так и не посмотрел — некогда было.
Александр Николаевич появился минут через сорок. Всегдашняя улыбка покинула физиономию Гузия, столь сильно изменив ее, что я его сразу и не узнал.
— Сегодня урока не будет, — с порога, не ответив на мое приветствие, сказал Гузий тихим и печальным голосом, — в консерватории случилась трагедия. Вчера профессор Соколов скоропостижно скончался — умер на остановке трамвая, когда направлялся на работу, — произнеся эти слова, Гузий предложил последовать за ним в кабинет профсоюзной организации.
Подумал было, что канитель с моей «трудовой дисциплиной» продолжается, и профком взял инициативу расследования в свои руки, но ошибся. Гузий открыл кабинет своим ключом, пропустив меня вперед, предложил присесть, а сам сел напротив, и, приняв привычную начальственную позу, чуть отошел, повеселев:
— Ректорат, партком и профсоюзная организация консерватории назначили меня ответственным за проведение траурной церемонии. Вы, согласно приказу, поступаете в мое распоряжение. Сегодня я отпускаю Вас с работы, — Гузий глянул на часы, — на два часа пятьдесят три минуты раньше положенного времени, но завтра Вы будете задействованы в организационных мероприятиях.
— Готов выполнять все Ваши поручения, — отвечаю.
— Вот и прекрасно, — заместитель флейтиста первый раз улыбнулся с момента начала беседы, — завтра явитесь к восьми часам в мой кабинет. Мы организуем группу студентов, а Вы поедете с ними на кладбище для оказания помощи в подготовке захоронения. Оденьтесь соответствующим образом, возможно, предстоят земляные работы, — Гузий второй улыбкой обозначил конец разговора.
Нужно признать, что Александр Николаевич очень толково повел работу по организации похорон. Все было запротоколировано, расписано, каждый участник знал свой «маневр», контроль и подстраховка были организованы замечательно. На следующий день ровно в восемь я был в установленном месте. Группа студентов-духовиков из пяти человек уже ждала. Ребята были подходящими — здоровяки, «гренадеры», все после службы в армии. Владимир Михайлович представил меня в качестве руководителя, чему они почему-то обрадовались. Мне же он дал соответствующую бумагу к директору кладбища и велел не терять время и отправиться к месту назначения. Напоследок Гузий поднял трубку телефона и позвонил директору, сообщив о том, что наша группа выходит и через час будет на месте.
Действительно, все именно так и произошло — не слишком торопясь через час мы добрались до цели.
Директор кладбища, человек молодой, доброжелательный и улыбчивый, напоминал комсомольского работника. Как он отметил, шутя, «в моем учреждении я самый молодой, за исключением некоторых покойников». Директор пригласил нас всех в кабинет, критически осмотрел и, кажется, остался доволен:
— Вопрос с вашим профессором решен положительно. Будет лежать рядом с достойными людьми в тихом месте, недалеко. Но это внеплановое индивидуальное захоронение. У нас трудно с рабочими-копачами. Много похорон — осень. Нужно помочь. Подойдите к бригадиру, он в курсе проблемы, — директор закончил официальную часть разговора, и уже полушутя добавил, — Только не перепутайте его фамилию. Он очень обидчив. Его зовут Гузий.
— Александр Николаевич? — опередив всех, попытался было уточнить.
— Нет, Юрий Степанович. Но по имени отчеству его тут никто не знает. Запомните, пожалуйста, — Гузий.
«Духовенство» дружно отозвалось, «гаркнув»: «Этого не забудем никогда!»
Мы с веселыми лицами, не соответствующими ни месту, ни действию, пошли на розыск Гузия, спрашивая о нем каждого встречного-поперечного.
Скоро он нашелся. «Кладбищенский Гузий» находился на одной из темных аллей и наставлял группу рабочих с лопатами — «копачей», как можно было догадаться. Это был кудрявый светловолосый мужчина лет сорока, — приземистый, длиннорукий с физиономией совсем непохожей на нашего Александра Николаевича.
«Не наш Гузий» давал задание копачам, жестами раскрашивая свою сбивчивую примитивную речь. Словно дирижер симфонического оркестра, он размахивал не по росту длинными руками, повторяя все время слово «понятно». Но скучающие физиономии копачей в ответ не выражали ничего, кроме похмельного утомления. Наконец, они ушли выполнять поручение начальника, и он обратил внимание на нас.
Я как главный подошел и вежливо представился. Затем коротко изложил суть дела, дескать, душа нашего профессора Соколова сейчас возносится в Небо, а вот тело ждет завтрашней встречи с землей городского кладбища. Мы же направлены администрацией консерватории к Вам, дабы оказать посильную помощь в подготовке могилы к завтрашнему торжественному захоронению.
Нужно признать, что моя речь была выслушана с интересом. Гузий проникся уважением. И в ответ стал говорить вежливо, медленно, с должной артикуляцией и без излишней жестикуляции:
— Хорошо, что пришли, ребята, а то ведь людей не хватает. А вот инструмент имеется в достаточном количестве, — понятно?
Ребята подтвердили, что понятно, и выразили готовность приступить к земляным работам. Гузий повел нас в сарайчик, где хранился инвентарь.
Инструменты выдавали «под роспись». Тут случился первый казус из тех, которых я боялся, зная скандальный нрав духовиков.
Совершенно неожиданно один из нас шестерых вдруг взъерепенился и наотрез отказался брать лопату. Звали его Вася Теркин. Что-то из этих двух имен было у него наследственным, а что-то приобретенным, но соединение их произошло так давно, что уже никто не помнил, что именно было наследственным. Он был белобрыс, худощав, учился на «духовом отделении», но по специальности был «ударник» — бил в барабаны.
Вася Теркин стал в позу обиженного вознаграждением солиста филармонии и, обращаясь к «не нашему Гузию», произнес гневную речь:
— Я учусь на пятом курсе консерватории и мне нужно готовить программу к государственному экзамену. А ваши лопаты могут повредить мой аппарат, —
