Та, которой нет - Маша Ловыгина
«Господи, это же охранник, не иначе!»
Молодой парень, одного роста с Бархатовым, поднял с пола упавший рулон, сунул его в руки Владе и обратился к нему:
— Кирилл Андреевич, всё хорошо?
Они аккуратно обошли Владу и зашагали прочь.
А она осталась стоять и смотреть им вслед. У ее ног волной лежала атласная лента, конец которой выскользнул из рулона во время падения. И сейчас Влада напоминала проигравшую гимнастку — такая же тонкая, хрупкая и несчастная…
«Двадцать пять красных роз — признание в пылкой и страстной любви. Для той, которая его достойна…»
3
К вечеру гудело всё — ноги, голова, руки. Даже когда Влада уже вышла на улицу, в ушах продолжали звучать рождественские мотивы. Она остановилась и прислушалась — музыка доносилась откуда-то со стороны городского парка.
Шёл снег. Со следующей недели обещали морозы. Что ж, зима, зима… В ней тоже есть своя прелесть. Иначе как можно было объяснить желание родителей всё время ездить в экспедиции, где они оба и сгинули в итоге под снежной лавиной.
Родители Влады познакомились в институте. Там пристрастились к альпинистским походам. Самая сильная страсть возникает между людьми, когда они увлечены общим делом. И бабушка, понимая это, настояла на том, чтобы родилась Влада. Наверное, думала, что это их остановит, заставить осесть. Так поначалу и было. А потом понеслось — оба получили квалификацию горных гидов в Школе альпинизма в Киргизии и стали работать в связке. Бабушка не скандалила, но переживала, следила за выпусками погоды в тех местах, где находились родители, и попутно занималась воспитанием внучки. Ясли, сад — все как у всех. Потом приезжали родители, загорелые, счастливые, мечтающие о новой вершине и о новых горных тропах…
…Влада подняла голову и посмотрела на украшенные фонариками кроны замёрзших деревьев. Голубоватый свет переливался и играл, движимый снегопадом, и она почувствовала, как горлу подступает привычная горечь при мысли о родителях. Влада вытерла варежкой выступившие слёзы. Стоит ли травить себя воспоминаниями? Для чего?
Мир несправедлив, жизнь жестока, будущее сомнительно…
Влада натянула капюшон поглубже и закинула маленький рюкзачок за плечи. Зашагала по тротуару среди прогуливавшейся публики. Тратиться на транспорт не было смысла — куда торопиться? И народ кругом — бояться нечего.
Влада пошла долгой дорогой, не срезая. Захотелось пройти мимо центрального парка, чтобы посмотреть, как его украсили, постоять напротив огромных окон ресторана «Азнавур», представляя себя на месте какой-нибудь дамы, приглашенной на ужин.
Она уже не помнила, в какой момент втянулась в эту игру с собственным воображением. Однозначно ещё в детстве. Родителей видела редко из-за их постоянных разъездов. Бабушка тогда ещё работала, так что большую часть времени Влада была предоставлена сама себе. Жили они в другом городе, гораздо меньшем, чем этот, в двухстах километрах отсюда. И даже если бы она сейчас решила туда вернуться, счастливее бы точно не стала.
Полгода в приюте оказались не так уж плохи, если рассматривать их с позиции сегодняшнего дня. Она толком даже не ощутила всего ужаса произошедшего. Осознание пришло гораздо позже. Родители не вернулись, погребённые тоннами снега в горах, бабушку разбил инсульт, и она скончалась в больнице. Владе было тринадцать, за неё всё решили. Дед объявился, озадачив Владу — его она почти не помнила. Бабушка развелась с ним ещё до её рождения. Он, конечно, иногда звонил, даже приезжал как-то, но явно не с желанием пообщаться с внучкой. Хотя, зачем возводить напраслину, не зная истины? Следовало спросить его самой, пока он был жив. Только спрашивать не хотелось. Дед был тот ещё молчун. Еда готова, спать постелено, приберись, постирай — вот и вся беседа. Что ж, бабушку можно было понять.
Теперь, когда Владе уже двадцать один, она понимала, что дед забрал её не только из-за бабушкиной квартиры. Он был единственным ее родственником, поэтому мог стать опекуном.
Она была благодарна деду за то, что он разменял квартиры и купил одну здесь, в этом городе. Обживать новое пространство, не замутнённое грустными воспоминаниями, оказалось своего рода лекарством. Они перевезли обстановку, библиотеку — дед трепетно относился к книгам. Гораздо нежнее, чем к близким. По сути, как оказалось, они были очень похожи — дед и внучка. Места хватало, и каждый сидел в своём углу с книгой, погружаясь в тот мир, который ему был интереснее.
Но время от времени Влада вспоминала время, проведённое в приюте. Там ей стало казаться, что в ней есть нечто другое, непривычное, незнакомое. Некоторые свои поступки и слова она вообще не могла объяснить. Это происходило не с подачи других воспитанников, нет. Она и не сошлась ни с кем другим так близко, как со Стасей Иволгиной.
В старой школе никто не разделял её интересов, а она не понимала увлечений одноклассников. Ну, то есть обращала внимание, конечно, но всё это было так скучно, поверхностно, по-детски…
Себя же Влада считала взрослой. Ещё бы, после стольких-то книг! Никто не объяснял ей, что жадно прочитанное — ещё не значит усвоенное. И всё-таки, даже среди этой словесной каши, Влада находила нужное. Эмоционально окрашенное, отдававшееся внутри горячей волной.
В приюте была одна учительница, Елена Васильевна, с которой можно было обсудить романы или стихи. Но скоро Влада поняла, что о любви и ненависти Елена Васильевна имеет весьма смутное представление, потому что была она старой девой с добродушным характером и с такой скучной жизнью, что Влада очень быстро перестала слепо ей доверять.
А вот Стася Иволгина произвела на Владу сильное впечатление. Не только схожим — мужским — именем, но и своей внешностью. В первую минуту Влада даже подумала, а не было ли у неё потерянной сестры? Вдруг они близнецы, и судьба-злодейка разлучила их в роддоме? После недели в изоляторе, когда она стояла в коридоре
