Год порно - Илья Мамаев-Найлз
Кто это? — спросила она.
Я. Ну, Марк.
Кто? А. Я не могу говорить, сказала она шепотом. Не звони мне без предупреждения, окей?
Окей. Извини.
Леся повесила трубку. Марк разбудил бездомного и сказал, чтобы тот шел куда-нибудь. Мужчина спросил, можно ли ему забрать журнал. Старый выпуск National Geographic. Марк отдал ему журнал и повел к выходу.
А че ты, всегда тут по вечерам порнуху смотришь?
Марку стало страшно, он был уверен, что бездомный все это время спал.
Я все слышал.
Я не смотрю порнуху, а перевожу.
Бездомный рассмеялся и спросил а что там переводить-то. Марк показал на дверь.
Это, кстати, мои картины, сказал бездомный, показывая на стену. Там были голые мужчина и женщина с неправильными формами тела.
Хорошо.
Правда?
Что?
Чуть позже написала Резеда. Марк уже шел к машине. Она сказала, что ей не спится, и спросила, какие у него планы. Марк выключил телефон и поехал на речку помыться и поспать.
Уже светало. Поднимался туман. Вдалеке виднелись дома и трасса. Доносились звуки проезжавших машин. Марк разделся и полез через кусты в прохладную воду. Окунулся. Под водой услышал странный звук, открыл глаза, и что-то непонятное пронеслось прямо перед ним. Он вынырнул и увидел перед собой утку. Она была в метре от него, крутила головой, рассматривая его по очереди то левым, то правым глазом. Чуть дальше в тумане Марк разглядел всю стаю. Птицы умывались, приподнимали крылья и выщипывали из-под них грязь, поплавками ныряли в воду, оставляя на поверхности только колышущиеся жопки.
Те, что были поближе, разглядывали Марка. Их взгляды не передавали эмоций, но Марк понял, что его присутствие их пугает. И это они еще не осознали, насколько он громадный по сравнению с ними, — видели лишь голову, которая не превышала по размеру их тела.
Было холодно. Мышцы начало сводить. Марк стал медленно вырастать, оголяя ключицы, плечи, грудь, туловище… Утки отплывали дальше и дальше. Марк шагнул на берег, но земля провалилась под его весом, и он чуть не упал, наделав много шуму. Вся стая взмыла вверх и исчезла в тумане. Марк вернулся к машине и укутался полотенцем. Он ощущал себя… захватчиком? Странно, что в русском нет слова с нужным значением. Марк ощущал себя человеком, выселившим других из их же дома.
Туман рвался как вата, и сквозь дыры проглядывал город. Это не был какой-то живописный вид, просто темные квадраты за зелеными и желтыми полями и лесом. Марку было трудно представить, что кому-то когда-то на полном серьезе не разрешали селиться в этом богом забытом городе только из-за крови, которая в них текла. Что та же кровь текла и в нем.
* * *
Марк подошел к кассе и попросил девяносто второго на триста восемьдесят рублей. Похоже, кассир привык к таким отчаянным дозаправкам. Он без всяких эмоций повторил слова Марка и кивнул, мол, можно оплачивать. Всю дорогу до Коли Марк сокрушался, что нужно было сначала забрать его, а только потом ехать на заправку — вдруг он предложил бы накинуть. Теперь придется ехать без уверенности, что хватит на обратную дорогу, злиться за эти переживания на своего единственного друга и подавлять эту злобу, потому что тот ни в чем не виноват.
Коля вышел из подъезда, вид у него был сосредоточенный. Как на камеру. Высокий и стройный, одет по-питерски, то есть, как он сам говорил, во что попало. Ему шло.
По колесам, сказал Коля, уложив чемодан в багажник. Демонстративно закинул в рот «Ментос», протянул пачку Марку и истерично хохотнул.
Нет, думал Марк. Сам он не догадается. А Марк скорее съел бы себя изнутри, чем потребовал с Коли или кого-нибудь другого денег.
До вылета оставалась еще пара часов. Коля всегда летал через Чебоксары. Оттуда дешевые прямые рейсы до Питера, и это не так далеко от Йошкар-Олы. Коля шутил, что чебоксарский аэропорт — это филиал «Дикси», но Марк не понимал, потому что в Йошкар-Оле «Дикси» нет.
Ну это как «Магнит» или «Пятерочка», только хуже, объяснил Коля.
По пути они заехали в Кокшайск, деревню на Волге, собрать цветов. Коля — своей девушке в Питере. Марк — маме. У нее сегодня день рождения.
Они оставили машину у проселочной дороги и разбрелись. Марк гулял по лугу и, сгибая локоть стебля, срывал цветы, которые ему приглянулись. Росло много вероники и иван-чая. Попадался шалфей. За высокой травой спрятались кусты, названия которых Марк не знал. Они были цвета запекшейся крови. Марк нарвал их с запасом и пошел дальше.
По траве легко можно было определить, докуда в половодье доходила вода и как и куда стекала. В этих руслах она приминалась к земле даже спустя несколько месяцев сухости и тепла. Эта инертность была повсюду, но только теперь, взглянув на нее со стороны, Марк заметил ее и в себе. Что-то в его улыбке — может, угол, под которым губы расходились в стороны; может, прищур, — что-то в его теле явно двигалось вслед за отцом. Хотелось остановиться, развернуться, сбежать — но ведь Марк уже все это сделал, и что с того.
Какой же ты милый, господи, сказал Коля, широко улыбаясь.
Пожалуйста, перестань говорить господи. Это и так кринж, а после порно…
Боже, серьезно?
Марк покачал головой, и Коля рассмеялся. Он насобирал больше вероники, и его букет уходил в фиолетовый. А у Марка — в красный.
Прекрасно, сказал Коля. Твой тоже ничего.
Марк с Колей вместе учились в школе. Потом Коля поступил в Питер и теперь приезжал все реже. Они могли не писать друг другу месяцами, но, когда виделись, общались часами, придумывали тупые шутки и много смеялись. Ни с кем другим у Марка такого не было, поэтому он считал Колю самым близким другом.
Покажи хоть ее фотки, сказал Марк.
Не, я пока не готов.
Да ладно, покажи, даже если она не очень красивая.
Боюсь сглазить. Ну, знаешь, как с детьми: нельзя фотографировать первые сорок дней. Вот тут так же.
Они положили цветы в багажник и поехали в аэропорт. Марк ощущал в теле усталость. Дорога обнимала его обочинами и вгоняла в транс. Ему это нравилось. Обычно он ездил по трассе довольно быстро, быстрее разрешенной скорости, а сейчас — как положено. И ему не было скучно, он посматривал на деревья
