Охота на мгновения. Сборник рассказов - Екатерина Сурская
– Здорово, старче, – криво заулыбался Зима, подойдя к крыльцу.
– Ну, здорово, – с кряхтеньем поднялся Лесьяр ему навстречу.
– Кобыла понесла?
Лесьяр помолчал, подвигал схмуренными бровями, оглядел Зиму с головы до ног.
– Из варягов?
– Верно. Так я…
– С Олегом, значит, ходишь? Жалует князь?
– Не обижает. Ты, старче, вот чего…
– Значит, то князь тебя послал кобылу мою проведать? Нешто заботы у него другие вышли?
– Но-но, ты того…не больно-то! Князю конь добрый нужен. Кобыла твоя приглянулась, чего скрывать. А коли понесла она, так и покажи мне жеребенка – ежели он хорош, князь купит его у тебя. Ты, старче, не думай дурного – Олег хорошую цену даст.
Лесьяр молчал; не нравилось ему что-то в Зиме. Варяг он, ну и что, что варяг, варягов кругом что моли. Наглый да задиристый, это уж как велено, а иначе зачем он Олегу нужен, смирный да робкий? Но со стариком вежлив, сдерживается, хоть и не умеет ласково молвить… Нет, все не то. Не это мучило старика. А вспомнился ему взгляд Олега, которым тот Беляну ожег тогда, на дороге. Как черными стрелами прошил, как железом каленым рубанул. Вспомнил тот взгляд Лесьяр, и словно туча грозная на него нашла.
– Вот что, варяг. Князю нашему передай – жеребенок не в масть вышел. Уж я рад, да только не тот это конь будет, чтобы князя носить…
Тут его прервало пронзительное ржание и следом тихий девичий смех.
Зима сделал шаг в сторону и заглянул за угол дома. Беляна выводила из загона чагравого, а тот вскидывал ноги, брыкался, все норовил вырвать легкую уздечку. Девушка, посмеиваясь, пробовала погладить строптивого жеребенка, но всякий раз ей приходилось одергивать руку – он уже норовил ухватить зубами за пальцы.
Зима невольно залюбовался чагравым. «Вот бы самому такого заполучить! Ай да князь, ай да глаз! А старик-то, хитер – не желает продавать! А самому на кой нужен такой конь? В телегу впрягать?»
– Это что ж получается, старче? – заухмылялся Зима, буравя Лесьяра прищуренным взглядом. – Это вот, значит, какой у тебя жеребенок? Не добрый, значит? Ты, видно, в пчелах своих толк знаешь, а в конях, выходит, что нет!
И Зима заухал, загоготал, вертя лохматой головой. Беляна вышла из-за дома и замерла, лишь рука ее дергалась, когда чагравый тащил в сторону. Улыбка сползла, она тоже узнала Зиму, и теперь испуганно переводила взгляд с отца на нежданного гостя.
– Ты, старче, подумай. Крепко подумай! – крикнул Зима, вскакивая в седло, и тут же зашептал Лесьяру, склонившись: – Князю конь такой дюже нужен. Он удачу ему принесет, вот поверь. А не продашь – обидишь князя, ох как обидишь! И неровен час, он решит, что ты недругам его коня доброго продать хочешь, чтобы недруги его больше силы имели… А, старче?
Зима гикнул и ускакал со двора.
– Тятенька, чего ему нужно было? – тихо спросила Беляна. Жеребенок снова заржал, просясь на свободу.
– Да вот, Белянушка, хотел для князя нашего чагравенького выторговать. А я не дал…
– А зачем князю наш жеребенок? Что, у него своих коней мало?
– А то мне, дочка, неведомо. Кто ж княжеский замысел поймет…
Лесьяр грустно усмехнулся.
– Ну, давай, дочка, отпускай уж его, пусть порезвится…
***
Всю следующую неделю Лесьяр ходил смурнее тучи. Сыновьям, если где и встретятся им посланники князя, он крепко-накрепко запретил вести разговоры про чагравого. Уж и мысли о том, что жеребенка могут выкрасть, стали накатывать на него по ночам. Издергался Лесьяр, и даже с Беляной был неласков, все больше молчал вечерами да хлебал брагу при лучине.
Но прошла неделя, началась другая, а от князя больше никто не приходил. Уже близилась осень, все работы были почти закончены, наступала спокойная пора, когда можно тихими вечерами плести короба да туеса, когда запахнет в избе сушеными грибами, зардеет рябина на опушке леса и потянет с урочища дымком от тлеющей огородной ботвы.
И Лесьяр успокоился.
***
В дверь избы заколотили чьи-то детские кулачки. Лесьяр медленно поднялся со скамьи, заворчал «кого там леший несет», тяжело поплелся к двери, скрипя половицами. За дверью, согнувшись, приплясывал в нетерпении соседский Ярилко, мальчик лет десяти. Видно было, что он бежал со всех ног откуда-то издали.
– Дядька Лесьяр, а дядька Лесьяр! – заголосил он, едва того завидев.
– Чего стряслось? – нахмурился Лесьяр.
– Белянка ваша там, кличет тебя туда скорее идти!
– Куда туда?
– У старых развалин в лесу, там она! Сидит и волком воет!
– Да что ты врешь! Каким еще волком?
– Вот чтоб мне пропасть, если я вру! – затараторил Ярилко. – Мы по грибы, и девки по грибы, да только все вернулись, а она нет, а я побег к развалинам отсыпать…ну, грибочков чуток…надо мне так было, а она там заливается, а как меня увидала, беги, говорит, к тяте моему, беда у меня, а какая беда не сказывает, а велит бежать. Ну, я и побег…
У Лесьяра заныло сердце. Не раздумывая, он торопливо зашагал к поляне, бормоча что-то про недолю горькую.
У древнего очага, прислонившись спиной к теплым камням, и вправду сидела Беляна, уже тихая, съежившаяся, пустыми заплаканными глазами глядя куда-то в лес. Как только Лесьяр подбежал к ней, схватил за плечи, развернул к себе, забормотал «дочка, дочка, да что же это такое?», глаза ее снова заполнились непрошенными слезами, она судорожно вздохнула и обняла отца.
– Тятя, милый…прости меня…прости неразумную! – горячо зашептала она ему на ухо.
– Что? Что, Белянушка? Кто же это? Кто тебя…обидел?
Беляна молчала, только плечи ее вздрагивали.
– Тятенька, ты только не серчай на него, – наконец произнесла она, глядя Лесьяру прямо в глаза, которые уже наливались грозою.
– Ну, коли ничего худого князь не сделал, не буду серчать, – зло отрезал старик. – Да только вижу, что беда случилась. Сама расскажешь али к князю за ответом пойти?
Беляна замотала головой; и, по мере того, как она шептала отцу, цепко обвив его шею руками, не отпуская, словно боясь, что он бросит ее здесь одну, гроза в глазах Лесьяра наливалась кровью.
– Ягодой винной, заморской, меня угощал…кабы знал ты, тятя, до чего она сладкая, – вдруг мечтательно протянула Беляна, отодвинувшись от отца, а потом, спохватившись, глянула на него, и снова с горечью скривила рот. – Сама я за
