Фракталити - Екатерина Константиновна Гликен
Съёмка велась издалека, вероятно, из укрытия, потому что по бокам обзор загораживали какие-то то ли тряпки, то ли крупные листы деревьев.
События тут же прокомментировал шёпотом мужчина, вероятно, сам Октябрьский: «Никакой одежды или поделок из камня или дерева обнаружить не удалось. Складывается впечатление, что люди не выходили за защитный купол, а значит им не было нужды защищаться от диких зверей или непогоды. Но, всё-таки, питаться же они должны были! И не только травой. И как-то они должны были построить этот дом?! В одной из комнат штурман обнаружил устройство для считывания информации, хоть и устаревшее».
Ещё несколько секунд Изотов смотрел на людей в центре крыши. Камера зажужжала и начала аккуратно приближать картинку.
«Интересно, что там у них за спиной?» — проговорил Октябрьский.
Прошло ещё несколько мгновений, пока оператор настраивал резкость. И тут Изотов, хоть и был, сколько себя помнил, человеком крайне сдержанным и спокойным внешне, ахнул и отдалился от экрана.
За спиной восседающих лежали такие же люди. Однако вместо головы у них было, мягко говоря, ничего не было, кроме грязной кровавой лужи и каких-то серых ошмётков.
«Что тут, чёрт побери, происходит!» — почти выкрикнул оператор.
Камера быстро забегала по периметру пространства, ощупывая тёмные уголки и ниши, не освещенные огнем костров, ища причину происходящего, и вскоре выхватила из темноты ещё одну группу людей. Здесь, кажется, были и женщины, и мужчины. Они стояли, будто образовав очередь, активно жестикулировали, разговаривали. Казалось, словно они что-то праздновали, будто поздравляя друг друга.
Каждый из стоящих подходил к двум сородичам в отдалении, вставал перед ними на колени, кладя голову на какой-то уступ.
А дальше… Это был тот самый звук, который группа Октябрьского услышала, едва войдя в помещение, заставлявший содрогаться всё здание.
Ещё двое мужчин отволокли сородича на другой край крыши, за спины заседавших.
То же повторилось со следующим человеком, и со следующим за ним, и со следующим за ними.
Работал какой-то адский конвейер.
«Штурман! Возьми себя в руки! Отставить тошнить!» — грозно командовал Октябрьский за камерой.
На какое-то время оператор оставил зрителей со страшной картинкой уничтожения людей, по всей вероятности, отложив камеру, чтобы привести в чувство штурмана.
Пока за картинкой, демонстрирующейся на экране, шла возня, зрители увидели, как один из людей, стоявших в очереди сорвался и побежал. Тут же за ним кинулись вся очередь.
Оператор взял камеру и приблизил бегущих. Беглеца схватили и, несмотря на то, что тот вырывался и даже, казалось, рыдал, потащили к центру крыши, где восседали несколько его соплеменников.
Дотащив к ним, поставили перед заседающими, и тут началось невообразимое. Один из этих полуобезьян вдруг начал совершенно чётко и членораздельно произносить слова, да не просто так слова, а целые предложения, осмысленные и сложные по своей структуре.
«Кажется, я знаю, что он говорит, — послышался удивлённый шепот за кадром (судя по тому, что тон отличался от первого комментатора, можно было предположить, что говорил штурман). — В то время, когда отправляли эти капсулы, был философ Окружнин. Мы проходили его на историческом факультете.»
Далее последовало молчание. В кадре продолжался спектакль. Полусформировавшийся человек-заседатель нараспев выкрикивал предложения:
— Я правитель Солнце! А это, — указывал он на своего соседа. — Правитель Луна. Солнце и Луна часто спорят. Я — концепт, носитель функции.
«Бред какой-то» — снова послышалось за камерой. — Он действительно цитирует Окружнина, суть в том, что, по Окружнину, у правителя две стороны: темная и светлая. Только эти обезьяны не понимают сути, они думают, что солнце и луна — разные люди»
«Но зачем они людей-то убивают?» — послышался вопрос Октябрьского.
«Так надо, плохие должны сдохнуть, а хорошие остаться, по Окружнину, он селекционировал людей в своей теории. Проще говоря, утверждал, что одни лучше, чем другие по одной независящей от них причине, ещё проще говоря, по любой самой абсурдной, например, ты левша, а значит всё, это причина убить тебя, или ты родился на Севере, а я на Юге, вот и причина. Главное, чтобы причина была бы такая, на которую не сможет повлиять человек. А раз не может, значит причина — абсолютна, и единственный, кто может создать абсолютную причину — это Богм. В двух словах, находишь самую дурацкую причину и говоришь: «Так хочет Бог». И под эту маркку косишь всех, кого захочешь. Всё. Никакие аргументы больше не важны. Логика отменена. Кто ж с Богом спорить будет?»
«Так как-то это можно остановить? Все эти убийства? Если ты знаток этого Окружнина, может, ты знаешь, что делать, чтобы это прекратилось? Бред какой-то!»
«А этот бред сто шестьдесят два года назад был главенствующей доктриной, и именно эти лекции положили с собой будущим новым людям. И они, кажется, их выучили наизусть.»
Между тем, пока штурман и Октябрьский говорили, беглеца поволокли к краю крыши с явным намерением сбросить вниз.
«А вот это — суть всей доктрины. Если ты не с нами — ты должен сдохнуть, а если с нами — то должен сдохнуть, но счастливым. Видишь, в очереди какие счастливые стоят, будто праздник какой, это, вероятно, те, кто одобряет и поддерживает тех, кто в центре, они должны сдохнуть счастливыми. А беглец был несогласен, ну, и… Сам видел»
«Зачем они тогда это положили будущим людям. Ведь эксперимент планировался для того, чтобы человечество выжило на другой планете, а не для того, чтобы умерли.»
«Время было такое. Клали то, во что сами верили. Удивительная штука, подобные доктрины всплывают в сознании людей раз в сто лет примерно. И все знают, чем кончится, но находятся сумасшедшие, которые думают, что смогут обмануть вселенную.»
«Слушай, но ведь только дремучий необразованный человек может в такое поверить. Человек, читающий книги, изучающий что-то серьезно, думающий человек обязательно усомнится в правильности такой концепции…»
«А ты вспомни, что было сто шестьдесят два года назад? Медицины не было, образование не образовывало, а только перевоспитывало инакомыслящих, все радости жизни заменил страх, все, кроме одной: кроме радости лицезреть правителя… А как ты поверишь, что ты лучший на планете человек при таких данных? Только если останешься один на Земле. Вот и ко двору пришлась концепция уничтожения всех, кроме тех, кто… ну там небольшой список этих лучших людей…»
«Может, выйти к ним, сказать, что мы Боги и не хотим, чтобы они умирали?»
«Ты думаешь, что тот, кто такое творит, верит в Богов? Нет у них никаких Богов, кроме них самих. Да и по инструкции запрещено приближаться» э
Экран
