В Линкольнвуде гаснет свет - Джефф Родки
Джен нужен свой «Город пуль». Профессиональное перерождение. Новая, улучшенная Джен.
Все у нее будет хорошо. И у детей тоже. Хлоя, может, и волнуется, но она крепкая девчонка. Через пару месяцев бессонные ночи окупятся, и она поступит в Дартмут. Макс со всем разберется. Он хороший парень. Неловкий, немного неуверенный, спортсмен еще хуже, чем Дэн в его возрасте. Но у Макса были мозги, острое чувство юмора и творческая жилка. Фильм, который он снял в творческом летнем лагере, получился многообещающим. Если Макс продолжит в том же духе, то из переходного возраста он выйдет способным молодым человеком.
Несмотря на ссоры и плохое настроение в доме Альтманов, в целом все четверо были в порядке.
Даже больше, чем просто в порядке. Они были благословлены.
Дэн оставил машину на парковке «Нью-Джерси Транзит» у железнодорожной станции и перешел улицу к «Барнабис». Это кафе присоединилось к другим заведениям на Хотторн-стрит недавно. Им управляли двое хипстеров, сбежавших из Бушвика, с отличным вкусом в области дизайна, а подавали там высококлассные завтраки и ланчи, которые почти оправдывали свой дорогой ценник. Дэн заказал большой кофе и йогурт с хлопьями и ягодами, назвал кассиру свое имя и сел за столик у кирпичной стены. Затем достал из сумки черный молескин и посмотрел записи, которые нацарапал вчера вечером по дороге домой.
Каждый эпизод «Города пуль» развивался по определенной схеме. Во вступлении убивали жителя Нью-Йорка. В первом акте детективу Варгасу поручали расследовать дело. К третьему акту он его раскрывал. В четвертом акте беспомощная система правосудия совершала ошибку, и убийца выходил на свободу. В кульминации пятого акта Варгас уничтожал убийцу, не оставляя следов своего присутствия, и тем самым вершил правосудие, что было немножко по-фашистски, но только если сильно задуматься.
Первые два сезона несколько обозревателей именно это и делали, но оставшихся 9,1 миллиона зрителей (неплохо, хотя и не дотягивает до первого сезона с его 12,3 миллиона) сюжетная арка полностью удовлетворяла, пускай и была предсказуемой.
Несмотря на это, снизившиеся рейтинги встревожили Си-би-эс, и тамошнее руководство стало чаще лезть в работу сценаристов: например, отвергло два сюжетных наброска, предложенных Марти, на том основании, что их шаблоны («озлобленная бывшая жена убивает успешного бывшего мужа» и «напыщенный критик гибнет от руки справедливо разозлившегося на плохой отзыв творца») уже использовались раньше по четыре раза каждый.
Этот факт не удивлял никого, кто был знаком с Марти, его семейной историей, взглядами на состояние профессиональной критики и привычкой использовать детектива Варгаса для изгнания собственных демонов. Тем не менее сценаристы остались с двумя зияющими дырами в сериале, которые нужно было заполнить как можно скорее. Пока Дэн придумал следующее:
Продажный коп вытряхивает деньги из продавца овощей и фруктов — Варгас травит экзотическим китайским овощем?
Агента Массада убивает таксист из ХАМАСа — Варгас работает с горячей израильтянкой?
Директор школы организовал кружок педофилов — Варгас душит его тряпкой для доски (ретро)?
Ничего из этого не казалось многообещающим, даже с учетом исчезающих стандартов качества четвертого сезона. Если Дэн хотел героически спасти команду сценаристов и возвысить себя в глазах Марти, ему нужны идеи получше. И придумать их нужно до встречи сценаристов в десять.
Дэн заткнул уши беспроводными наушниками, поставил погромче живую версию «The Core» из альбома «Crossroads 2» Эрика Клэптона и стянул колпачок с ручки «Вотерман», украшенной гравировкой, которую ему подарили на пятидесятый день рождения. Поправив очки, он целеустремленно сощурился.
Пора показать, кто здесь крут.
Было восемь часов семь минут.
Хлоя
Белый «Фольксваген Джетта» Эммы Шройдер стоял у подъездной дороги Альтманов. С покрасневшими от слез глазами и все еще злая после утренней ссоры с матерью, Хлоя протопала к машине, поправляя пухлый рюкзак и сумку для ракетки. Дернув пассажирскую дверь, она закинула ракетку на заднее сиденье, плюхнулась на место, поставив рюкзак на колени, и захлопнула дверь с такой силой, что Эмма не удержалась от вопроса:
— Что случилось?
— Моя мать такой мудак!
Эмма покачала головой, съезжая с Брэнтли-серкл:
— Это гендерное оскорбление. Женщины не могут быть мудаками.
— Ладно, тогда сука.
— А это сексизм.
— Каким образом? Я женщина! Она моя мать.
— Да, но ты интернализировала токсичную социальную норму, что если женщина ведет себя смело и напористо, то ее называют сукой. И таким образом патриархат…
— Эмма!
Она была лучшей и самой понимающей подругой Хлои, но за шесть месяцев, что Эмма провела в Твиттере, она выработала привычку переводить любой разговор в сферу социокультурной критики.
— Мы можем просто поговорить о том, почему я злюсь?
— Ладно! Прости. Расскажи, что случилось. Но сначала сделай глубокий очищающий вдох.
Хлоя наполнила легкие воздухом, а затем резко его выпустила.
— Это, кстати, помогло, — признала она.
— Видишь? Так, говори, в чем дело.
Начиная рассказ, Хлоя расстегнула карман рюкзака и достала протеиновый батончик, который взяла вместо завтрака.
— Ты знаешь эти дополнительные эссе в Дартмуте, которые такие «Расскажите о случае в вашей жизни, где вы продемонстрировали стойкость»? И я хотела написать о том, как я вдруг забыла, как выполнять удар слева…
Эмма кивнула:
— Ты переволновалась.
Эмма не играла в теннис, но зато была форвардом в университетской баскетбольной команде, так что могла понять проблему Хлои на спортивно-психологическом уровне.
— Так вот, чем больше я старалась это исправить, тем хуже мне становилось. Я ходила к двум тренерам, к психологу, пыталась визуализировать…
— Но ты справилась. Верно?
— Я думала, что справилась. Неделю где-то. А вчера оно снова вернулось! Прямо посреди зачета!
— О боже! Почему ты раньше мне не сказала?
— Мне не хотелось об этом думать. — Хлоя зажмурилась и сглотнула. — По фигу. Лидия выиграла, обе пары тоже, так что мы все еще участвуем в турнире. Но я не только запорола игру — я запорола и эссе тоже! Потому что оно должно было быть о том, какая у меня была странная проблема и как я работала над ней и все исправила…
— Потому что у тебя есть упорство! Те, кто читает эти эссе, такое обожают.
— Ага, только нет у меня упорства. Потому что я не могу
