Джинн из бутылки - Рута Мар
Сейчас у Лучика не было сомнений в правильности своего поступка – выбор сделан, а плохо это или хорошо она решит потом, когда вернётся в свою размеренную жизнь, где её ждут обязанности и ответственность за всё и всех. Поэтому, нарушая все мыслимые и не мыслимые правила, Лучик ринулась в никуда, чтобы хоть чуть-чуть побыть собой. И сейчас, в объятиях этого человека, по сути совершенно чужого ей, она чувствовала себя легко и свободно.
***
Небо зажигало звёзды. И там высоко, кто-то бесконечно щедрый и справедливый плёл свою паутину случайностей, чтобы попавшим в неё стало понятно, что ничего случайного в этом мире нет!
Спускаясь по бесконечно длинной лестнице вниз к пляжу, куда не доставали огни города, Джинн довёл свою спутницу до самой кромки воды. Плеск волн щекотал слух, а уверенные ласки тело. Дыхание сбивалось… сердце стучало с неимоверной быстротой, отбивая немыслимый такт… Осторожные поцелуи пьянили похлеще выпитого вина… Страсть закипала внутри молодых тел и безумным вулканом норовила выплеснуться наружу. Сейчас их не интересовало кто они и где – им было хорошо вместе, здесь и сейчас. И не важно, были ли свидетели их завораживающего танца – они были близки и дарили себя друг другу!
Обратный путь был длиннее, а лестница, в которой оказалось не так много ступенек – совершенно непреодолимым препятствием. Но никто не собирался брать её штурмом, и останавливаясь чуть ли не на каждой ступеньке, они подбадривали себя поцелуями. Как оказались в машине, они не помнили, и целовались, целовались…
А потом был отель, где не сдерживаясь и не скрывая своих эмоций, Джинн, не желая, чтобы этот нежный и тёплый лучик солнца выскользнул из его рук, расписывал на маленьком и хрупком теле свои письмена, болью вколачивая каждую букву… Он не желал, чтобы его Лучик согревал чужие тела, и наказывал её за ещё не совершённые поступки. Крики страсти и боли сливались, и распылённый безумным желанием, опасный хищник рвал свою добычу. Победный рык сотряс комнату. Какое-то время потрясённая, она молча лежала, не в силах произнести ни слова.
– Лучик, – позвал Джинн притихшую девочку. – Лучик…
Она молчала. Почему? Осознание того, что сейчас произошло, пришло к нему не сразу – Джинн рассчитывал, что своим безумным напором превратит всех её бывших в тусклые тени, а будущих уже сейчас затмит своей уникальностью и превосходством. Он был уверен в том, что такая жёсткая страсть доставит ей особое удовольствие и желал, чтобы здесь и сейчас она поняла, что ещё не встречала никого подобного ему. Но это было жалким подобием превосходства, и в стремлении сорвать аплодисменты, он получил шокирующее молчание. Да, Джинн не был любителем полумер. Если он вступает в схватку, то, скорее всего, это будет великая баталия. Похоже, эту он проиграл…
Минуты тянулись томительно долго… Лучик лежала, отвернувшись от Джинна, сжавшись в комочек. Её тело белело сквозь полумрак комнаты, но даже этого было достаточно, чтобы он увидел на Лучике следы своей безумной страсти. Нет, Джинн не испытывал чувства вины перед этой девочкой – он всё сделал правильно, но почему-то к горлу подкатывал комок, а в груди было тяжко. Несколько раз вдохнув полной грудью, он склонился к ней и слегка коснулся её плеча. Лучик вздрогнула и очень медленно повернулась к нему.
– Прости…, – прошептал Джинн вглядываясь в её лицо, ожидая недовольных слов или претензий.
Но Лучику опять удалось удивить его. Безусловно, она хотела высказать всё, что думала по поводу его такого необузданного поведения. Но зачем? Что это даст? Вызвать чувство вины? Так ведь он не чувствовал себя виноватым. Да и причина была ей понятна. Быть лучшим, незабываемым, неотразимым, вот что двигало сейчас Джинном. Но ведь ещё так недавно этот мужчина был совсем другой. И этот другой нравился ей очень. Он тоже был страстным, неотразимым, но до безумия нежным и желанным!
Лучик взяла его лицо в свои маленькие ладошки и очень тихо произнесла:
– Мой Джинн, будь нежным со мной. Я хочу, чтобы ты был нежным…
Внутри него всё перевернулось. Он ждал слёз, истерик. Ждал и боялся этого, а Лучик притянула его к себе и ласково поцеловала в нос. Джинн смотрел на неё широко раскрытыми глазами не веря и не осознавая пока того, что сейчас произошло.
Конечно, он не был звездным красавцем, но девушкам нравился. Они не раз делали комплименты его спортивной накаченной фигуре, его умелым рукам с задорными пальцами, которые сами знали что и когда делать, его глазам, проницательным и безумно притягательным. Но вот его выдающийся нос был оценен впервые! Лучик неоднократно в течение дня говорила, что нос, это самая привлекательная часть его тела. Но Джинн смеялся и не верил её словам. Получается, что зря…
Он смотрел на неё и уже не видел ту девочку с широко раскрытыми от страха глазами, что встретил на пляже. Перед ним была женщина – нежная и желанная! И уже не хотелось думать, что случилось; сейчас он хотел думать о том, что будет. Его руки ожили и начали играть на её теле, словно на необыкновенном музыкальном инструменте. И музыка, издаваемая ею, доставляла ему не меньшее удовольствие, чем сама близость. Эти звуки были самой лучшей, самой красивой песней, которую он когда-либо слышал! Щедро одаривая свой лучик ласками, он наслаждался её реакцией. Это было настоящим сумасшествием – великолепным и опасным! Джинн отдавал всё, что могло дать его тело… Лучик жадно принимала все его дары…
А на утро, разбуженный первыми лучами весеннего солнца, Джинн открыл глаза, чтобы увидеть лицо той, что безоглядно отдавалась ему ночью. Но подушка была пуста… В комнате, которая ещё так недавно была пристанищем двоих, он был в одиночестве. Единственное, что напоминало о её присутствии – запах и маленький листок бумаги, на котором было написано:
«О, мой Джинн! Ты выполнил моё желание. Спасибо…».
Он скомкал оставленную ему записку и, швырнув её в сторону, раздражённо сказал в никуда:
– Не благодари…
Гнев и разочарование накрыли его с головой. Джинн не мог поверить в то, что после столь волнительной ночи, он остался один. Но больше всего взбесило то, что оставили именно его – ведь обычно, небрежно поцеловав свою спутницу, он высаживал её возле дома или отеля, где она отдыхала, и стремительно уезжал, порой даже не
