Зая - Настя Дробышева
Хорошо, что у меня есть пол-литровая кружка. Разведёшь кипятком малину – и отхлёбываешь по глоточку. На полчаса можно забыть о телодвижениях и гудящем чайнике.
Раньше при первом моём чихе ты вскакивал средь ночи и бежал в круглосуточную аптеку, через десять минут дзынькала эсэмэска в твоём мобильном о списании энной суммы, через пятнадцать – ты возвращался, запыхавшийся, с кучей антигистаминных, сосудосуживающих, иммуномодулирующих… Обязательно с батончиком гематогена – просто чтобы порадовать. Я усиленно сморкалась в ванной и, пахнущая вьетнамской «Звёздочкой», прыгала под одеяло – к тебе, холодному, безвольному, уже спящему.
В полдень я просыпалась – мягкая, обессиленная. В закрытых глазах догорали кадры солнечного сна, уютно скрипел паркет под тяжестью твоих шагов, звенела ложечка в чашке. Ты поил меня малиной, гладил по волосам, целовал в висок. Яичница была в форме человечка: желтки-глазки, нос-огурчик, улыбка-чили… Я взвизгивала от изумления и тянулась за камерой смартфона. В пыльное окно вдруг врывался юркий луч, и меня захлёстывала энергия. Я бросалась тебе на шею и нервно чмокала в щёки, колючие, опухшие, трогала царапину на подбородке. Морщинки в уголках твоих глаз пускали усики, ты притягивал меня к себе, а я нежно отстранялась, потому что ещё не чистила зубы… Я хрустела огурцом, разглядывая трещины в потолке, ты доедал холодную яичницу. От чая с малиной уже мутило… День был монотонен и ясен: все серии «Гарри Поттера», пачка печенья, подышать над картошкой. Или нырнуть в какую-нибудь отважную экзотику – «Робинзон Крузо» с середины, «Таинственный остров»… А ты, в наушниках и рваной майке, отрешённо стучал по клавишам, каждые полчаса вставая долить мне кипятку и сгрести в мусор платочки.
Я вылезла из пледа и пошлёпала к холодильнику. Бутылка минералки, два бичпакета, засохший кусок пармезана, четыре яйца… Я захлопнула дверцу, магнитик с Курском снова оторвался, я машинально подняла его и прилепила на место – между Сочи и наклейкой с вином, потом опять открыла холодильник. Повертела в руках пармезан, потянулась за ножом, отрезала пластинку. Уголки пушились белой плесенью. Я швырнула сыр в ведро и долго отмывала руки розовым мылом. Тоска… Ложка с малиновым вареньем глухо звякнула в кружке, затих чайник, я пролила кипяток на клеёнку. Пить не хотелось, есть не хотелось. Нужно было позвонить начальству, сказать, что не выйду завтра, попрыскать цветы, поменять тебе песок, вынести мусор, купить носовых платков… Я раскрыла ноутбук, чтобы включить какой-нибудь предрождественский влог или обзор фильма. Кипяток с малиной обжигал язык, на меня смотрел весёлый беленький Зая – он махал лапкой и желал мне приятного чаепития. Я вдруг осознала, что даже пальцем не прикоснулась к твоей кружке с тех пор… Она всё так же стояла с краю, на чёрной клеточке клеёнки, с разводами внизу, с коричневым налётом внутри, а Зая на ней был всё такой же – чистенький и пушистый. Я через силу отпила кипятка и взглянула на тебя – ты всё так же пыхтел на подушке и грыз ветку. Но странно – я этого не слышала. И запаха как будто не было…
Я ужасно выглядела. Лицо оплыло, прыщ на щеке, волосы взлохмачены, нелепый полосатый халатик… Я медленно отхлёбывала из кружки и рассматривала себя в дисплей. На чёрном экране маслились отпечатки пальцев.
**
Мама сказала, что тебя надо бросить, Зая. Знаешь, обычные сердобольные причитания, дескать, я ещё молодая, мне такой груз не нужен, не ставь на себе крест, а как же дети, ты же женщина в конце концов… Я думаю, всё как-нибудь разрешится. Гугл говорит, что зайцы живут двенадцать-семнадцать лет. Если оценить твой внешний вид, зубы, вес и составить простую пропорцию…
Лет через пять мне стукнет всего лишь тридцать четыре. С гиалуронкой и блестящим взглядом я буду ещё совсем девочкой: розовые тени, ямочки, шеллак с сердечками… Сдам нашу квартирку и укачу в Швецию на стажировку – на полгода, или год, или даже два. Буду выезжать на велике с рассветом, мчать через непричёсанный лесок, здороваться с чайками на набережной… Стол пахнет древесиной, в белой вазочке ветки хлопка, монитор запотел от кофейного пара… Уже в четыре вечера буду счищать снег со своего голубого «Кресента», румяная от мороза и довольства, после забаррикадируюсь в полупустой комнате с искусственным камином. На стеклопакет будут налипать мокрые хлопья, огни внизу – гаснуть, я буду глотать горячий глёг и смотреть в ясное чёрное небо и даже разгляжу Полярную звезду. Через пару месяцев я пойму, что улыбка старшего аналитика Юхана как-то особенно мила и двусмысленна, мы соприкоснёмся рукавами, выпьем по капучино, он пригласит меня на Снежный фестиваль, я попробую сюрстрёмминг, меня вытошнит на его атласную сорочку, и это нас сблизит. Неловкий заразительный смех, замачивание рубашки в раковине, нелепые поцелуи. Главное, вовремя приправить отношения абсурдом…
Я налила ещё стопку и чокнулась с отражением. Весело жить на свете! Я вскочила со стула, и с него слетела подушка. Левую ногу пронзили мириады иголочек, и я свалилась на пол. Как интересно: под столешницей такая красивая деревянная решёточка, а в углу паутинка, и в ней, кажется, притаился паучок. Я выползла из-под стола. Паркет был отрезвляюще горизонтален и приятно массировал лопатки. Люстра светила мягко и камерно, стеклянные капельки кружились вокруг своей оси, по потолку плавали тени. Я встала и опустошила рюмку. За окном уже моргали фонарики, мой маленький бог хитро лыбился.
– Алиса, поставь хорошую музыку! – я накрасила губы чёрным и показала зеркалу язык.
– Включаю вашу радиостанцию, – отозвалась моя единственная подружка, и тишину декабрьской ночи разорвал гортанный фальцет Бритни: “I played with your heart and got lost in the game…”
Я напялила джинсовые шорты с бахромой, завязала на животе полы рубашки а ля ковбойка и розовыми резинками собрала волосы в два хвоста.
– Yeah yeah yeah yeah yeah yeah yeah! – я снова чокнулась с этой очаровательной девчонкой по ту сторону зеркала. Она мне лукаво подмигнула и тряхнула хвостами. И почему она не блондинка? Перекрашусь к Швеции… Я поцеловала себя, и на зеркале остался смолистый отпечаток губ.
Я прыгала по комнате, пружинил паркет, звенел хрусталь на этажерке. Откуда-то я вытащила полосатую буратинку и, найдя тебя распластавшимся под подушкой, нацепила её на тебя. Уши упрямо вылезали из шапки. Я взяла ленточку и связала их между собой. Ты взвизгнул – так резко, так отчаянно, что я опрокинула рюмку на
