К северу от первой парты - Александр Калинин

Совместными усилиями они тонировали окна копейки, посмотрели современные сериалы, в поисках лингвистического вдохновения и выступили. Банда педагогов в составе двух кандидатов наук, одного очкастого доктора, и щекастого школьного философа вышла на дело.

На самом деле, выглядели они со стороны довольно потешно. Но Глебу хватило. Когда тебе 13 лет, и вдруг твою дорогу перекрывает тонированная тачка, из которой выскакивают мрачные мужики… Мужики эти прижимают тебя к стенке, отнимают заветную «бабочку» и обещают порезать на шаверму, если еще хоть раз… Короче, учитель wins! Училити!

До конца девятого класса, по крайней мере третий этаж, Лютый не трогал.

На самом деле, Семенычу очень повезло, что родители Глеба были не из банды, а всего лишь с завода.

Потому что Павел только в толстом свитере выглядел бывалым бойцом. А если свитер с него стянуть, и «бабочкой» пузико пощекотать, то на поверку, вывалятся из него лишь беззубые Сартры и плешивые Канты. Курам на смех!

21 век: Неизвестный гражданин. (фрагмент интервью)

Р (репортер) – Как уберечь детей от наркотиков?

Г (гражданин) – Какие глупые вопросы вы задаете! Пиз…ть! Если маленький, то пиз…ть. Если большой – убить на х. й!

Р – Можно ли пиз…ть ногами?

Г (С улыбкой) – Конечно. А только ногами и нужно. Потому что руками, вы знаете, оно на неделю хватает. (Грустно) На неделю… А потом снова наркотики эти, сигареты… Пиз…ть!

16 век. Протопоп Сильвестр. («Домострой», фрагмент)

Наказывай сына своего в юности его, и упокоит тебя в старости твоей, и придаст красоты душе твоей. И не жалей, младенца бия: если жезлом накажешь его, не умрет, но здоровее будет, ибо ты, казня его тело, душу его избавляешь от смерти…

Любя же сына своего, учащай ему раны – и потом не нахвалишься им…

Так не дай ему воли в юности, но пройдись по ребрам его, пока он растет…

Вопреки представлениям некоторых малодушных современников, православные традиции в стране не забыты.

Глава 2. О директорах и неожиданных открытиях

Они ломали любых партизан. Правая рука в их команде работала Матой Хари. Очень яркая, женственная, она была способна одной только улыбкой вымести из головы мужчины все его дурацкие принципы. «Хороший полицейский», вооруженный стройными ногами, зовущей улыбкой и волшебными крупными кудряшками – страшная сила.

Левая рука работала иначе. Это была милейшая бабушка, от которой никто и никогда слова плохого не слыхивал. Мать Тереза, причудливой ошибкой судьбы, попавшая в хищное тело постсоветского завуча. Она не очаровывала, она брала партизана на жалость.

– Конечно, – говорила она, испуская тяжелый вздох. – Тогда я сама все сделаю за вас. Схожу куда надо, ничего. Мне в мои шестьдесят с лишним прогуляться очень полезно. Сердечко, жаль пошаливает, но ничего с ним ведь не случится, наверное…

Приличной молодежи противостоять этому приему было сложно. Сдавались почти поголовно.

Ну а если «руки» все-таки не справлялись, то за дело бралась голова – лично директриса. И вот она-то играла уже «плохого полицейского».

Она являлась к партизанам, размякшим после обработки «хорошими» завучами, и устраивала им натуральное аутодафе. Она хлестала упрямцев статьями трудового и уголовного кодексов. Заупокойным басом цитировала фрагменты школьного устава и водила каленым железом над трудовой книжкой. Картины Страшного Суда проплывали перед глазами непокорных, повергая их в пучину ужаса и раскаяния.

Эта команда не знала промахов и поражений. И тут вдруг такой облом!

Директор посмотрела на свою правую руку, и по поникшим кудряшкам поняла, – помощь не придет. Левая рука, судя по сцепленным в замочек рукам и упертому в пол взгляду, тоже была близка к сдаче.

А вот кто глаз не отводил, так это сидящий напротив молодой историк. По его взъерошенному дерзкому взгляду было ясно, – он возомнил себя Прометеем. И даже под угрозой вечного цирроза, уже не отступит.

– Вот же паршивец! Совершенно не печется о благополучии руководства!

Самое обидное, что дело, по сути, было совершенно пустяковое. В 2008 году, Санкт-Петербург готовился торжественно принять эстафету Олимпийского огня. И власти оттого впали в повышено тревожное состояние. Им нужна была праздничная атмосфера, а доверить ее создание народу было нельзя.

Петербуржец и так-то инертен, ленив и склонен к беспричинному впаданию в спячку на ровном месте. А уж если надо сделать что-то общественно полезное, так и вообще – пиши пропало.

Власти подумали, и поняли, что, может так случится, что на бегущую с утра пораньше эстафету никто не придет. И тогда город опозорится перед всем миром. И тогда светлоликий обратит свой гневный взор на городскую верхушку…

Тут-то власти и вспомнили о школах. Ведь гарантированно пристойную массовку можно сделать безо всякого народа. А еще без шума, пыли и назойливых журналистов. Административными, так сказать, мерами. Надо всего лишь позвонить старым, надежным партнерам. Например, школьным директорам.

В школу «А» неофициальный звоночек из Смольного тоже поступил. Директор заверила начальство, что все будет сделано в лучшем виде, передала властный посыл классным руководителям и вернулась к своим делам.

И тут, совершенно неожиданно, в ее благополучном хозяйстве, в ее тихой, славной школе случился бунт.

В принципе молодой историк в повстанческих настроениях ранее замечен не был. Выволочки терпел молча, под ногами не путался. Хороший материал, из тех, кто занят своим делом, и никуда особо не лезет.

Кто же знал, что в такой безобидной ситуации, он возьмет да и упрется. Видите ли, не школьное это дело создавать массовку! Подумать только, – у ребят скоро экзамены, и им нельзя терять учебный день. Принципиальный, понимаешь! Диссидент, чтоб его!

И ведь право, смешно из такой мухи делать слона! А с другой стороны, из такой вот «мухи» могла вырасти большая беда. Другие «классные» приняли «эстафетную» повинность безропотно. Но узнай они, что для кого-то сделали исключение, и гипотетически можно никуда не ходить… Тут может случиться уже не бунт, а самая настоящая революция. А если от школы на эстафету никто не явится, то из Смольного позвонят еще раз…

Вот и мучилась великолепная троица уже который час. Сперва завучи пытались работать самостоятельно. Час в одном кабинете, час в другом – все без толку! Тогда зондеркоманда собралась уже в полном составе и постаралась задавить непокорного историка всем скопом. И снова никак. Уговоры не помогали, угрозы не действовали, на сделку партизан не шел.

Директор смотрела на упрямца и размышляла. Она вполне могла устроить ему неприятности. Но его это, очевидно, не беспокоило. – Что же тебе надо, дурачина?!

И тут ее осенило. Она глубоко вздохнула и сняла очки. Надо было действовать аккуратно, показать историку, что он победил, и никуда его, вместе с его разлюбезными детьми силком не отправят. Тогда он выйдет из бунтарского клинча, и можно будет использовать его главную слабость.

– Ладно. Хорошо. Не хотите – не