Владимир Рецептер - Ностальгия по Японии
Наверное, тут была проявлена даже некая тонкость: с одной стороны знаток, а с другой - поляк. А польские коммунисты к этому времени решили вопрос почти радикально: взяли и всех своих евреев выслали из страны. Следовательно, товарищ Стржельчик, с точки зрения товарища Барабанщикова, на роль борца с сионизмом подходил как нельзя лучше. А он возьми и откажись!.. Не ожидали...
А однажды коренной москвич, обладающий трезвым умом, пояснил мне еще одну причину, по которой в антисионистскую команду призвали поляка...
- Если бы Стржельчик был русским, - сказал он, - его бы не обеспокоили... А что такое поляки с точки зрения правящей партии?.. Такой же сомнительный народец, как цыгане и евреи... Российская империя их давила... Сталин с Гитлером их приговорили... Они себя выдали, понимаешь? Ты, мол, для нас все равно что еврей!.. Поэтому Стржельчик и напрягся... Ты вспомни, сколько поляков расстреляли в Катыни...
Я вспомнил...
Но самым противным на сегодняшний день показалось то, что от нас не ожидали отказа...
Чего они вообще ждали от нас? Сами-то понимали, чего ждут, или просто так зарплату оправдывали?.. Или их вообще нельзя отделять от нас, а нас - от них, потому что мы составляли единое целое?..
А чего ожидали мы? И от кого, главное?.. Бога у нас еще не было, фортуна казалась членом партии, а зарубежные гастроли - признаком избранничества...
Ну чего я, темный, ждал от Японии? Экзотики или глотка "другой жизни"? Разве мы не потащили с собой свои робкие привычки и вялые надежды? Разве послушно не разбились на "четверки" для удобства подробного надзирательства за каждым из нас?..
Юрий Алексеевич (или Александрович) представлял Комитет государственной безопасности и на нашем собрании держался скромно. Обаятельно улыбаясь, он честно признался в том, что театрального образования не получал, в Японии ни разу не был, но в трудных случаях может выручить и спичечный коробок с адреском отеля. Вообще же Япония - высокоорганизованная страна, и мы постараемся соответствовать ей своей высокой организацией. А вместе нам нечего бояться, так как нас "будут охранять".
- Ого! - сказал на это Иван Матвеевич Пальму и радостно оглянулся на остальных.
- С вами могут искать контакта лица негативные, - продолжил еще один новоявленный руководитель коллектива, уверенный, что мы одинаково понимаем значение слова "негатив", - так вот, контакты с ними не возбраняются, единственное, о чем я вас попрошу, поставить нас в известность... Единственное...
Юрий Александрович (или Алексеевич) живо напомнил мне мою университетскую практику в газете туркестанского военного округа "Фрунзевец" и то, как радушно встречал меня заведующий отделом пропаганды полковник Борщиков.
Полковник был, очевидно, родом с Украины, но долго служил в Сибири, и речь его вобрала в себя как южные, так и северные особенности.
- Ну, Володя, - говорил он, вкусно окая, гакая и подбирая при этом особо выразительные предлоги и ударения, - мы рады, шо ты прышел к нам на практику... Ну шо тебе сказать?.. Мы тебе как представителю нашей мо'лодежи дадим полную творческую свободу... Понимаешь?.. Так... Ну какую тебе, Володя, поставить задачу, - спрашивал полковник и сам же радостно отвечал: - Ага!.. Сходи, пажалуста, у кино, Володя... Идет у наших кинотеатрах такая картина под названием ""Бахатырь" идет у Марто". Посмотри, пажалуста, эту картину. И напиши рыцензию... Вот шо хочешь, то и напиши. Буквально шо только захочешь, то и пиши... Хочешь, пиши 200 строк, а хочешь - 300 строк пиши. Сколько хочешь, столько и пиши. Вот только есть у меня одна маленькая просьбица. Ты усе-таки так напиши, дорогой Володя, чтобы наших солдат... Сержантоу... Офицероу... И генералоу... Да, и генералоу тоже... воспитать в духе нена'висти к американьскому империализьму...
Я написал.
- Ну, Володя, - сказал полковник Борщиков, - хорошую рыцензию ты написал на картину ""Бахатырь" идет у Марто"... Мы тебе ганарар выпишим приличный и поместим рыцензию на доску лучших материалов номера... Маладец!.. Ну, шо тебе еще сказать?.. Ага!.. Вот... Вышла у нас такая книга корреспондента "Правды" Даниила Краминоуа под названием, если не ошибаюсь, "Многоэтажная Америка". Так ты возьми, Володя, в библио'теке эту книгу или купи ее у мага'зине, прочитай внимательно и напиши на нее рыцензию... Шо хочешь, Володя, то и напиши... Мы тебе подвал дадим... Пиши подвал... А если хочешь два подвала - пиши... Причем, абсолютно шо хочешь... Полная тебе свобода, Володя... Только одна к тебе маленькая просьбица...
Вот так и у товарища Чекистова была к нам "одна маленькая просьбица" ставить его в известность...
И все-таки, все-таки... Мы ожидали японского чуда и "балдели" на чистых палубах советского судна "Хабаровск", идя через пролив Цугару, минуя остров Симокита, встречая рассвет на Тихом океане. О, какой кайф мы ловили на белом пароходе, ослепленные редкостной удачей и волшебной солнечной погодой!..
Плыли мы почти трое суток.
3
Прежде чем продолжить описание японских событий, автор должен честно признаться в том, что память его за истекшие годы изрядно прохудилась и он готов принять любые упреки в неточности от других участников поездки. Конечно, он беспредельно субъективен и безнадежно ограничен, но, видит Бог, он все-таки старался. Чтобы восстановить эпическую картину гастролей, он все же наводил справки, сверяясь со своим бестолковым дневником и разумными разъяснениями памятливых коллег. Телефонный звонок или случайный рассказ при встрече вносили в историю известные коррективы, и все же у каждого из участников путешествия свой сквозной сюжет, свои детали, и автор был бы рад, если бы его просьбы оказались услышанными, и те, кого он к этому склонял, сами записали свои бесценные байки. Но одни - дай им Бог удачи! - слишком поглощены актерской работой; других он, нерадивый, потерял из виду, а третьи просто уже не смогут этого сделать...
Поэтому автору не остается ничего другого, как поспешить со своим отчетом, прежде чем полное беспамятство не поставило и ему непреодолимой преграды...
Сделав это повинное отступление, он позволит себе пойти дальше, а точнее, вернуться назад и, выполняя данное обещание, коснуться темы наших сборов...
Не торопитесь, не торопитесь, читатель!..
Чтобы успеть до скорого отъезда наполнить гастрольные чемоданы, перед нами возникла необходимость прибегнуть к возможному "блату" и, проявляя изворотливость и смекалку, попытаться обменять на дефицитные продукты дефицитные билеты, а для того, чтобы получить билеты, следовало идти к заместителям директора, администраторам, заведующей билетным столом с символическим именем Надежда Алексеевна или к нашим дорогим кассиршам Ольге и Людочке...
Так, например, настоящий индийский чай "со слоником" и отечественный растворимый кофе я надеялся спроворить в знаменитом магазине "Чай-Кофе", что на Невском проспекте, рядом с Московским вокзалом, и, как спортсмен, настраивал себя на то, чтобы с разбегу преодолеть прилавочный барьер, нахально пройти в подсобку, подняться на второй этаж и постучать в дверь к директору магазина Любови Михайловне, средних лет красавице-брюнетке, с которой меня познакомил великий чаевник и кофеист Павел Петрович Панков. А поскольку покойный Павел Петрович, редкий книгочей и собиратель русской сатирической литературы начала века, представил меня Любови Михайловне не только актером, но и литератором, то, заходя к обаятельной директрисе, я должен был выдержать короткий, но содержательный разговор на литературные темы и, благодаря ее за чайное сочувствие и кофейную поддержку, пригласить на свой концерт или новый спектакль или с искренней приязнью и лучшими пожеланиями надписать ей стихотворный сборник...
Милейшая Любовь Михайловна давала распоряжение своему заместителю, он отправлялся готовить пакет; а я снова спускался в торговый зал, чтобы оплатить покупку через кассу...
Замаскировав пахучую добычу в портфеле, я, по просьбе Любови Михайловны, черным служебным ходом выходил в соседний двор и как ни в чем не бывало шел по Невскому проспекту, переполненный чувством достигнутого равенства с верхними эшелонами власти...
Назвав по имени Павла Петровича, нельзя не сказать хотя бы несколько о том, кого мы для японского путешествия безвозвратно потеряли и кто украшал собой гастрольные кочевья в прежние годы.
Собственную смерть Панков предрек, ссылаясь на то, что и дед его, и отец умерли пятидесяти шести лет от роду, и он, мол, так...
Странствовали по Союзу или за рубежом, везде он жил, как у себя, несуетно и благородно, раз и навсегда установив регламент гостиничного домоседства и редко балуя местных зрителей демонстрацией своей импозантной фигуры вне сцены. И то сказать, выносить на улицу сто двадцать килограммов живого веса и таскать их по чужому городу - себе дороже. Уж лучше пить чай в нумерах.
После спектакля, - играл он сегодня или нет, - вокруг Панкова собирался некий творческий клуб, в который входили радист и теоретик театрального искусства Рюрик Кружнов, артист и гоголевед Миша Данилов, а также те из актерского цеха или обслуги, которые понимали толк в обрядовом русском разговорном времяпрепровождении. Дверь нумера была не заперта, но компания составлялась избранная: демократически настроенная интеллигенция, помнящая дворянское прошлое нашей культуры.
