Александр Найденов - Облом
- У меня совсем нету денег...- прошептала посетительница в смятении.
- Как это - нету денег?- не поверил Артюк.- А похоронные-то? Он ведь получал пенсию, должен был на похороны отложить что-нибудь... вы бы не расстраивались, а порылись бы лучше в шкафах.
- Все, все истрачено...- продолжала шептать Елена Васильевна,- Ничего в шкафах не лежит... Мы ездили с ним на юг в прошлое лето, заняли денег в дорогу, а когда вернулись - надо было отдать... Он мне каждое воскресенье цветы дарил...
Вот как, этот Крокодилов ужасный растранжирил, стало быть, деньги все ей на подарки, а она хочет, чтобы выкручивался теперь из этого положения он, Иван Афанасьевич. "Лето целое пропела, оглянуться не успела - как зима валит в глаза..."- на память пришел стишок Ивану Афанасьевичу.- А как богато одета... а денег - шишь да маленько...
- Выпишите мне, пожалуйста, какую-нибудь ссуду... я верну...- умоляюще попросила знакомая.
Артюк, усевшись поудобнее на стуле, попытался ей втолковать, что выдавать ссуды никоим образом не входит в его компетенцию, что у него и ключа-то от сейфа нет, а для этого назначен кассир, что председатель третий день в санатории, но если бы даже он и был здесь, то для того, чтобы решить вопрос, какую исчислить ей сумму, нужно было собрать правление, проголосовать, подписать протокол,- что вообще, в жизни не так просто все делается. Артюк объяснял ей уверенно, хотя в действительности в нем уверенности такой вовсе не было. Ивана Афанасьевича Артюка смущало, что он не знал, обязан ли он помогать посетительнице - и значит, ему в этом случае нужно было бежать отыскивать казначея, голосовать и писать протокол, или же это дело к Комитету не относится, и, следовательно, увязить комитетскую наличность в эту ссуду они с казначеем не имеют никакого права.
- Председатель-то что же не наказал ничего об этом? Если требовал, чтобы мы не подводили его, что же он нас в этом вопросе плохо так подготовил? - спрашивал у себя Иван Афанасьевич в паузах, когда он, назвав посетительнице очередной довод, почему ей не может быть выдана требуемая ею ссуда, подыскивал для отказа еще какое-нибудь объяснение. Елена Васильевна с ним не спорила, но и не уходила из кабинета, отрешенным взглядом она смотрела на Артюка и молчала - Ивану Афанасьевичу приходилось бормотать для нее все новые варианты отказов.
- У нас тут, вы думаете, денег имеется много? гхе... гхе...- говорил, растерянно ухмыляясь Артюк,- у нас почти совсем денег нет... мелочишка какая-нибудь, к празднику на открытки... я ведь не председатель тут, а я писарь тут...
- Да когда же она уйдет наконец?- соображал в тупой тоске Иван Афанасьевич.- Смотрит и молчит, и молчит - неудобно же попросить ее выйти... Она всегда такая была,- вдруг пошевелилась в голове у Артюка совсем ненужная мысль,- Начнет меня шпынять: "Ваня, ты можешь достичь - этого в жизни, тебе под силу - то, ты талантливый, Ваня! Будь смелей!.." А вот интересно, если ее сейчас спросить, действительно она считала, что я талантливый, или нет? Или она говорила это нарочно, чтобы привадить к себе: мало ведь было женихов-то после войны... Шпыняла меня, а сама: едва ей грубое слово ответят - и растеряется, так и вздрогнет,- некрепкая, как на ветру одуванчик. Кажется, на нее посильнее дуньте - и развеется белым пухом по воздуху.
Иван Афанасьевич перестал сочинять отказы и начал тоже молча смотреть на Елену Васильевну, он вообразил, как будет она идти по коридору, когда он от нее потребует оставить его в покое - будет идти и вздрагивать, ежить плечами, будет медленно продвигаться к выходу на улицу - такая же случайная на земле, ненужная, нелепая, как одуванчик. "А на улице-то ветер сегодня,"- почему-то вспомнил Иван Афанасьевич и погрустнел.
- Вы это... идите, не надо здесь... здесь не полагается ждать... дела у меня...- принялся бормотать, отводя глаза в сторону Иван Афанасьевич, и неожиданно для самого себя, и к ужасу своему присовокупил слова:- Это... потом придумается что-нибудь...
- Вы поможете мне?- донеслись до слуха Ивана Афанасьевича невнятные звуки вопроса.
- Я?.. да... помогу я, да...- продолжая прятать глаза от знакомой, с усилием ворочая языком, ответил Артюк, ощутив при этом, что он попался в ловушку, и попался по своей собственной бесхарактерности, по глупости.
- Как же все это сделать?- спросила Елена Васильевна.
- Потом, я потом вам все помогу,- путанно ответил ей писарь.
- А когда?- задала Елена Васильевна вполне резонный вопрос.
- Когда? через час... Да, да - через час... я теперь занят, а через час, через час...
Елена Васильевна уточнила у него,- так что, значит ей надо придти сюда снова через час, чтобы получить ссуду? Иван Афанасьевич, находившийся в совершенной потерянности, пробормотал, что ей не надо приходить сюда больше, что он сам закончит делать сейчас свои документы, и все, все решит, что он лично доставит к ней деньги,- и он нацарапал себе на память в перекидном календаре ее адрес.
Елена Васильевна вышла из помещения Комитета, а Иван Афанасьевич потер свое лицо, помял его ладонями, опустил локоть на крышку стола, щекою склонился на руку - и начал глядеть в окно. Он видел сквозь метущуюся под напорами ветра голые ветви сирени, как понуренная голова Елены Васильевны в черном платке, проплыла над подоконником и скрылась... Долго раскачивался и гнулся куст, а Иван Афанасьевич все глядел неподвижно на него в окно и молчал. Он чувствовал, что его жизнь, такая простая, заслуженная, осмысленная и ясная, вдруг замутилась, запуталась стоило появиться в ней опять этой странной, ненужной женщине.
- Что же это я сделал?- нервно спрашивал у себя Артюк.- А?.. Зачем это я сказал? Как какой-нибудь бестолковый парнишка ввязался из-за женщины в то, что меня и касаться-то не должно!.. А она-то что? Тоже хороша очень говорит начальство ей: не положено тебе ссуды,- ну, и ступай, значит,- а она стоит себе и стоит, глядит себе и глядит, и... дрожит!.. Как в молодости ничего не понимала о жизни, так и не разобралась, выходит, до старости, как себя надо везти...
Его теперяшняя растерянность, обеспокоенность так походили на беспомощность несчастной ветки сирени, болтающейся на надорванной коре за окном, что это и вызвало у Ивана Афанасьевича такое сочувствие к ней. Кроме того, Артюка охватило вдруг смутное чувство, что все это с ним уже было когда-то, но когда именно с ним это было, и действительно ли что-то повторяется с ним, Иван Афанасьевич вспомнить не смог.
- Как пальцы выворочены ветки,- покачав головой, еще раз подумал Артюк про куст,- Не пожалели тебя - и вот, пожалуйста, маши теперь по воздуху грязной куксой...
Все ж таки, было нужно что-нибудь предпринять. Комитетский писарь надел пальто и фуражку, печально вздыхая, застегнул на животе пуговицы, и выбрался из здания на крыльцо. Ветер, как тут показалось Ивану Афанасьевичу, только усилился за то время, пока он был в кабинете. Подмораживало. Вдоль здания по одну и по другую сторону от крыльца ветром раскачивалась шеренга кустов. То и дело стукались в окна и об стену голые ветки, в ушах свистало, возле крыльца виднелась выкинутая из рытвины на газоне пробуксовавшим там колесом, черная земля, которая начала покрываться инеем и, вероятно, уже стала твердеть. Иван Афанасьевич спустился на тротуар, поднял с асфальта один комок этой земли, раскрошил его в ладони, понюхал: совсем еще не пахло весной. Иван Афанасьевич грустно вздохнул, выпустил из руки землю и побрел, ссутулясь, на квартиру к комитетскому казначею.
Растраивался он не напрасно. Медленно передвигаясь по тротуару, Иван Афанасьевич в смущении думал о том, с какими глазами он заявится к казначею, офицеру в отставке, чтобы доложить ему, что он, писарь, обещал кому-то выдать комитетские деньги, что, получается, он принял как бы такое решение, и выходит, присвоил этим для себя власть, которой его никто не уполномачивал.
Как ни хотелось Артюку идти каяться в сделанном им проступке, однако то, что он услышал от супруги казначея, когда пришел к ним домой, показалось ему еще хуже этого. Комитетский казначей, как выяснилось, уехал гостить к своей дочери и должен был воротиться лишь в понедельник, то есть через три дня. Робкая надежда, которая тлела в груди у Ивана Афанасьевича, что ему удастся переложить с себя на казначея обязанность распоряжаться в этом деле, не сбылась - выпутываться приходилось ему одному.
Артюк сел на скамейку у казначеева дома, отвернулся лицом от ветра, ссутулил спину, поднял воротник у пальто и начал думать, как ему теперь быть? В избе у Ивана Афанасьевича деньги имелись: под шкаф в комнате были просунуты в щель две небольшие пачки, обернутая каждая в носовой платок и перевязанная ниткой. Это были сбережения Ивана Афанасьевича и его жены Евдокии Степановны на случай их похорон. Достать одну из них, с разрешения, конечно, жены, и отдать в долг не составило бы труда, но лишь только в любом другом случае, а не в этом. Если Евдокия узнает, для кого он старается добыть денег, скандала в доме не избежать. Как-то получалось так, что приятелей, у которых бы можно было занять, у него не оказывалось.
