Макар Последович - С тобою рядом

Они надели шинели, начальник взял электрический фонарик и потихоньку, чтобы не разбудить жену и дочку, которые спали в соседней комнате, вышел на крыльцо. Осенняя ночь была темная и прохладная. Из лесу, со всех сторон окружающего заставу, тянуло тонким запахом вереска. Посвечивая электрическим фонариком больше для гостя, чем для себя, начальник заставы направился к казарме, окна которой ярко светились.

Антон Корницкий, сидевший в кресле спиной к дверям, натягивал сапог, когда Михаленя вдруг вскочил из-за стола и стал докладывать о задержании нарушителя.

- Встать! - холодно и жестко подал команду начальник заставы. Слышите?

- Это, товарищ начальник, мой бывший командир Пчела... - заспешил дежурный. - Антон Софронович Корницкий...

Теперь уже заволновался гость начальника заставы, Осокин. Что-то знакомое показалось ему, когда он взглянул на задержанного. А когда тот наконец натянул сапог и повернул лицо, Осокин заметил шрам над левым глазом. Обрадованно и вместе с тем удивленно он крикнул:

- Антон?!

- Петр Антонович?! - не менее удивленно и обрадованно воскликнул Корницкий. - Мой крестный батька!.. Вот так встреча! Скажи, можно ли мне, как нарушителю государственной границы, обнять тебя? Или ты сейчас же прикажешь начальнику заставы посадить меня в каталажку? Имей, однако, в виду, что я не оказывал твоим хлопцам никакого сопротивления, даже подарил им карабин, две гранаты, пистолет и сотню винтовочных патронов... Как говорится, добровольно и полностью капитулировал. Ну чего ж ты молчишь, крестный?

Осокин был почти на целую голову выше Корницкого и глядел на него сверху вниз. Скрестивши на груди здоровенные рабочие руки, на которые когда-то в окопах с опаской поглядывали царские офицеры, он заговорил тихо, но требовательно:

- Скажи, сын мой, а не пошел ли ты за это время против своей совести? Признавайся, пока не поздно!.. Не проносил ли ты через границу камушек для зажигалок, подошвенной кожи, парфюмерии, известной в этом грешном мире французской фирмы "Коти"?..

- Нет, батька, - покорно ответил Корницкий.

- Тогда, сын мой, не заколебался ли ты перед блеском презренного металла, который зовется золотом? Не забыл ли ты, что сказал про него Владимир Ильич Ленин? А может, тебя соблазнили красивые платья и жакеты холеных купеческих и помещичьих дочек и ты отважился принять даже их веру? Исповедуйся, сын мой, ничего не утаивай.

- Нет, батька, - все тем же покорным голосом продолжал Корницкий. Ничтожества, о которых ты напомнил, не могли повлиять на мои убеждения. Никогда я не забывал, что такое "пауки" и "мухи", нигде не уступал дороги толстопузым...

- Так подойди тогда ко мне, сын мой... поцелуемся!

Михаленя и начальник заставы, улыбаясь, слушали и глядели на этот необычный для заставы ритуал. Осокин, чуть пригнувшись, обнял Корницкого и оторвал от полу. Потом то же самое попробовал сделать и Корницкий с Осокиным, но у него не хватило силы: "батька крестный" оказался достаточно весомой особой!

- В окопах под Барановичами ты был намного легче, - сказал он Осокину деланно печальным голосом. - Видать, советский строй, тихие и мирные дни иной раз содействуют прибавлению веса. А по ту сторону границы, под постоянным надзором полицаев и карателей, ты был бы легкий, как пушинка. Особенно во время облавы, когда тебе приходится ходить словно по лезвию бритвы...

Купание в холодной речке, видно, давало о себе знать. Переодетого во все сухое Корницкого колотил озноб. Осокин заметил, что губы у его крестника посинели.

- Ну, пошутили немного и хватит, - уже серьезно заговорил Осокин. Тебе надо выпить горячего чаю и лечь в теплую постель... Пошли!

Дома начальник заставы поставил на стол шумящий самовар и, пошептавшись с Осокиным, достал из буфета бутылку водки.

- Лучший способ вылечиться от простуды - это выпить на ночь горячего чаю с водкой, - садясь напротив Корницкого, сказал Осокин. - А потом мы накроем тебя что ни на есть теплее. Ты хорошенько пропотеешь и утром встанешь здоровее, чем был.

Начальник заставы тем временем нарезал на тарелку ветчины, поставил масло. На белоснежной скатерти в красивой фарфоровой хлебнице лежали белые ломти пшеничного пирога. Корницкий обвел взглядом комнату. Два высоких окна, рамы и подоконники которых выкрашены цинковыми белилами, на стенах свежие обои... Новый буфет, новые стулья и кресла, легкие гардины и зелень цветов на замысловатых подставках - все это вызвало у него загадочную усмешку. Осокин, внимательно поглядевший на Корницкого, спросил:

- Ты чего улыбаешься?

- Так себе. Вспомнил кое-что...

- Например.

- Может, скажу завтра. Сегодня уже поздно.

- Что ж, подождем до завтра, - спокойно промолвил Осокин. - А теперь выпей водки с горячим чаем и поужинай.

- Слушаюсь, крестный.

Его уложили на диване и тепло укрыли, хотя в столовой было совсем не холодно.

Обстановка квартиры начальника заставы и госпитальная чистота постели за несколько шагов от границы, которая перерезала Белоруссию на две части, насторожили Корницкого. Но он был так утомлен и вдобавок простужен, что решил поговорить обо всем этом после отдыха.

Петр Антонович проснулся почти одновременно с хозяином, когда синий рассвет только что заглянул в окно. Корницкий еще спал. Тулуп, которым его вечером укрыли поверх одеяла, свалился и лежал на полу. Осокин, ступая босыми ногами по прохладному полу, тихо подошел к дивану. Корницкий дышал ровно. Светлые его волосы свалялись и закрывали высокий лоб. Видно, он хорошо ночью пропотел. В ровном дыхании не слышалось даже самого легкого хрипа. Значит, переправа по ледяной воде обошлась счастливо, безо всяких последствий. Осокин на цыпочках вернулся в хозяйский кабинет, плотно прикрыл за собой дверь.

- Пчелка ваша жива? - тихонько спросил начальник заставы.

- Сдается, все в порядке.

- Вы давно знаете Корницкого?

- С тысяча девятьсот шестнадцатого года. Встретился с ним в окопах под Барановичами. Он, как и я, командовал взводом. В то время наша партия проводила огромную работу, чтобы превратить войну империалистическую в войну гражданскую. Я начал приглядываться к Корницкому, расспрашивать про него солдат. Складный такой, даже немножко щеголеватый унтер оказался сыном крестьянина из-под Бобруйска. Окончил церковноприходскую школу в своей деревне и организованные земством курсы садоводов. Дальше учиться не хватало средств. Корницкий попробовал устроиться садовником в соседнем поместье. Там только посмеялись над ним. В начале войны хлопца мобилизовали в армию и направили в полковую школу, из школы - сразу в окопы. Поразговаривал я с ним с глазу на глаз один раз, другой. Вижу, заинтересовало его. Начал он рассказывать мне про порядки в деревне. Я ему - про фабричное житье. И выходило, все должно быть не так, как есть, а иначе...

Корницкий прочитывал все, что я ему давал: листовки, брошюры, хорошо зная, что его ожидает, если их у него найдут. После Февральской революции, когда фронт начал разваливаться, Корницкий вместе со многими двинулся домой. Сотни километров он тащил с собой винтовку, наган, две гранаты, три сотни патронов. В своей волости он помогал организовать Советскую власть, отбирал землю у помещиков. А как только немцы нарушили перемирие и захватили значительную часть Белоруссии, Корницкий, по поручению партийного подпольного комитета, организовал из бывших фронтовиков партизанский отряд и стал зачинателем борьбы с оккупантами. После изгнания Красной Армией кайзеровских захватчиков мы приняли его в партию. Я первый дал ему рекомендацию. С того времени он в шутку и стал меня звать крестным батькой. Мы направили его в Москву на курсы командиров. Потом Корницкий участвовал в разгроме Юденича под Петроградом, Деникина на юге, чтобы как можно скорее вернуться в Белоруссию и начать борьбу за освобождение родной ему земли от белополяков. Мне кажется, он навсегда стал профессиональным военным. Самое интересное, что за десять лет боев на фронте и в партизанах Корницкого ни разу не царапнула пуля.

- Мне Михаленя рассказывал про их налет на поезд воеводы, - заговорил начальник заставы. - Я думаю, что это была большая удача.

- Нет, это был точный расчет.

Осокин говорил и прислушивался, что делается в столовой. Там было по-прежнему тихо. Корницкий, видать, спал. Одевшись, они осторожно приоткрыли дверь, чтоб на цыпочках пройти на кухню к умывальнику. Постель Корницкого была пуста. Осокин весело улыбнулся и покачал головой.

- Видишь, что творится на свете? Пока мы болтали, его и след простыл. Может, снова драпанул на Запад?

- Теперь не так легко пройти, Петр Антонович. Хлопцы у меня надежные.

- Ты знаешь своих хлопцев, а я - Корницкого, - в задумчивости отвечал Осокин. - Видно, что-то серьезное там произошло, если он так неожиданно тут появился. Да и вид у него не ахти какой веселый.