Олег Павлов - Русский человек в XX веке
Так по пути ли им?
Солженицын, наделяя Шухова частичкой своей души и прошлого, сам не обратился в это ж обаятельное рабство своей судьбой: любя шуховых, сострадая шуховым, и он-то в своей жизни "трехсотграммовку свою не ложит, как все, на нечистый стол". Но, с другой стороны, Солженицын писал уже в ту эпоху, когда как сахар в кипятке, для большинства русских людей растворилось понятие Родины, понятие их русскости и общности как народа. У одних не было ничего за душой кроме советского их настоящего. У тех, кто призывал восстать из скотского состояния - у стоиков - было сильным убеждение, что все они жили в советское время не на своей родной земле, а в "системе", в "коммунистичекой империи", будто с рожденья надо знать, что та земля, где ты родился по воле Божьей - это не родина, а чужое тебе "системное" образование, где уже затаился в твоем же народе внутренний враг, душитель твоей свободы.
Это отражение зеркальное советского иезуитского духа, воспитывало уже в людях свободомыслящих ту же чужесть, как у бездомных, - что у них ничего родного и святого, кроме пресловутой этой "свободы". Солженицыну в Иване Денисовиче было сокровенным, что этот человек хранил в себе чувство родины... Все кругом родное, хоть и скотское. Страшно восстать - страшно рушить родное. Страшно бежать, потому что некуда бежать со своей родины. "Но люди и здесь живут". Этот камушек и пронес за пазухой Солженицын в литературу, загримированный для тех и других с "Одним днем Ивана Денисовича" под мужика. Катастрофу Солженицын почувствовал в том, что некому Россию полюбить, будто б нету ее у русского человека, родины-то. Катастрофа - это лагерный русский народ без своей земли и чувства родины, да лагерная русская земелюшка - без своего народа, что давно уж никому не родина. А с этой своей простодушной любовью к родине, ко всему родному и делается Иван Денисович неожиданно стоиком и главным для Солженицына человеком, его-то а т о м о м в о с с т а н о в л е н и я.
Где находит успокоение, согласие духовное с миром главный русский человек, где ж его "счастливый день" - это стало развязкой обоих творений, что власть имеет только в их хрупких, сотворенных пределах. А что, если попадется в декабристы Безухов? А что, если на другой раз не обманет Иван Денисович вертухая, пронося что-то запретное на зону? Круги расходятся и расходятся - не даром замысливал Достоевский "Житие великого грешника", потому что никогда в судьбе русского человека первым кругом ничего не кончалось, а скорее даже, что наоборот - первый круг только давал разгона рокового судьбе. "Красное колесо" должно было провести нас всеми этими кругами, но круги ж расплылись дальше и дальше; cтоило одолеть один круг истории, как трещали узлы и возникал на горизонте тот, что и не предполагался - колесо не катилось, а охватывало обручем своего рокового бесконечного кольца.
Но Солженицын в "Одном дне Ивана Денисовича" показал то, что кроется внутри этих кругов. Он же осмелился показать всю несостоятельнсть власти духовной, как двулично интеллигентство, что налагает моральные запреты на естество, чтобы себя же в моральном и социальном положении возвысить над естеством простонародья. Солженицын не создал духовного учения, потому что его ЭНЕРГИЯ СОПРОТИВЛЕНИЯ и его одиночество человека непримирившегося никак не могли обрасти толпой, пускай даже ревнителей да сподвижников. Литература - это главное дело его жизни, сфера его долга и ответственности как художника, но не вершина для влияния... Человек верующий, обретший веру, он не проповедовал власть духовную Церкви. Не преломилась в личности его и сама Власть. Он остался от нее в отдалении, не сближаясь с ней, даже для борьбы. "Письмо к вождям", "Как нам обустроить Россию", его политическая проза - это не заявка на Власть, а гражданское к ней послание человека, далекого от в силу своей любви к России от всякой политики.
Солженицын и есть - русский человек в ХХ веке, и не один он был таков; тот русский человек, что отыскал в этом веке и правду, и свободу, и веру. Отыскал во тьме кромешной рабства, будто б лучик света, свой ясный да прямой путь.
