Елена Попова - Седьмая ступень совершенства
- Мои! - закричала Кларка, обнимая сразу обеих. - Мои! А теперь спать!
Когда девочки покорно ушли, добавила с простодушным самодовольством:
- Держу в ежовых рукавицах! - и сама же захохотала.
Конечно, ей не терпелось поговорить и, когда Евгения сказала, что хочет спать, очень огорчилась, но тут же провела в небольшую, довольно-таки уютную комнатку с голубыми стенами, синим диванчиком и кокетливыми, небесного цвета занавесками в мелкий белый горошек. Правда, и в этой комнатке не все было закончено - в угол сметен строительный мусор, и на боку лежала банка засохшего столярного клея.
Евгения сразу заснула, спала глубоко, без сновидений, а утром сквозь дрему слышала, как Кларка собирает девочек, как они переговариваются тихо, нежно, словно полусонные птички... Только Евгения вышла на кухню и включила чайник, как вернулась Кларка, проводившая дочерей в школу, - в шубе на халат и тех же стоптанных шлепанцах. Шубу она забросила куда-то на холодильник, вытащила из кармана халата сигарету, из другого кармана зажигалку и с жадностью закурила, уставившись на Евгению еще припухшими, но уже начинавшими оживленно блестеть глазами.
- Хорошо живу, Женечка, - сказала Кларка. - Все как у людей. Только ску-учно! Ты ж меня знаешь!
- Знаю, - сказала Евгения.
Выглядела Кларка, даже заспанная, с всклокоченными волосами, еще вполне, ну а фигура, перетянутая халатом, была хороша по-прежнему. Она докурила сигарету и достала новую.
- Не много ли? - сказала Евгения.
- А, - махнула рукой Кларка. - Дай оттянуться! Ты ж меня знаешь!
- Знаю... - повторила Евгения.
В благодарность за понимание и чтобы отпраздновать встречу, Кларка предложила тут же, несмотря на довольно раннее утро, распить бутылочку вина и даже как-то мгновенно достала эту бутылочку и рюмки, но Евгения отказалась, сославшись на дела.
- Так я тебя отвезу! - сказала Кларка, и в голосе ее послышались даже какие-то слезливые нотки. - Что ж мне тут одной по квартире ползать?
Евгения согласилась, и Кларка, обрадовавшись, бросилась переодеваться. Пока Кларка переодевалась, Евгения позвонила Николаю Павловичу.
- У вас есть (Евгения упрямо продолжала называть Николая Павловича на "вы") какая-нибудь вещь, предмет, бумага... что-нибудь, что досталось вам от этих людей? - спросила Евгения.
- Да, - сказал Николай Павлович, и Евгения почувствовала, что при этом он покраснел.
- Мне нужно "это" увидеть. Встретимся через полчаса у Оперного театра.
Кларка, на этот раз в брючках и коротенькой меховой курточке, уверенно и даже дерзко вела машину, так что они подъехали к Оперному театру раньше чем через полчаса, но на ступеньках перед центральным входом уже виднелась внушительная фигура Николая Павловича. Евгения попросила Кларку немного подождать и быстро пошла ему навстречу.
Скорее всего накануне Николай Павлович опять переборщил с коньяком, его знобило, и лицо посинело от холода, но когда он открыл дипломат и показал Евгении "то", что ему досталось от "этих" людей - туго перепеленутые пачки денег, лежавшие на дне дипломата - посиневшее его лицо залилось темно-красным от прилива крови.
- Спасибо, - великодушно сказала Евгения. - Мне достаточно, - и пошла обратно к машине.
Для начала она попросила у Кларки карту города. Евгения разложила помятую, засаленную карту, на которой, наверное, не раз ели гамбургеры, к себе на колени и долго всматривалась в ее морщинистую пестроту.
- Что ты там колдуешь? - не выдержала наконец Кларка.
- Терпение, - сказала Евгения. - Это то, чего тебе не хватает.
- Я знаю, - Кларка вздохнула, подкрасила губы и стала набираться терпения. Она потерпела немножко, но опять не выдержала:
- Куда едем-то? Куда?
- На вокзал, - сказала Евгения.
Евгения спокойно обошла здание вокзала и спустилась в камеру хранения, у одной из камер остановилась - цифры, одна за другой, без труда появились перед ее глазами, она набрала код и открыла дверцу. В пустой камере лежала старая газета и обертка от немецкого шоколада. Евгения взяла и то, и другое и положила в сумочку.
Следующим местом, куда они отправились, был банк, с длинной приставкой к этому слову в названии.
- Мне надо поговорить насчет работы, - сказала Евгения.
Дежурный, узкоплечий молодой человек с аккуратнейшими усиками и бородкой, закованный в строгий костюм, как в доспехи, вежливо ответил:
- Это к Мерсицыну, но его нет.
- Ему звонили по этому поводу, - сказала Евгения и посмотрела на молодого человека многозначительно.
- Я понимаю... Но его нет и нескоро будет. Он прооперирован.
- Вот как, - сказала Евгения.
- Лежит в Балашихе.
- Отлично, - сказала Евгения и пошла к выходу.
Молодой человек с удивлением посмотрел ей вслед и даже в каком-то недоумении и некстати пробормотал:
- Вы так думаете?
- Завтра мы едем в Балашиху, - сказала Евгения Кларке.
- Здорово! - сказала Кларка. - Хочу на природу!
Вечером Кларка наконец-то познакомила Евгению со своим мужем. Он был невысок, плотен, коротконог и довольно-таки короткорук - то есть полная противоположность высокой Кларкиной стройности. Представляя его, Кларка даже опиралась о его плечо локтем, как о подставку. Кларкин муж был озабочен, он в тот же вечер вылетал в Мюнхен по делам, поэтому знакомство с Евгенией было для него чисто формальным. Кларка засунула в небольшой чемоданчик две чистые рубашки, палку сухой колбасы и бутылку армянского коньяка, и муж отправился в аэропорт. Евгения же затворила дверь и постаралась отключиться от всех внешних звуков. Она лежала в беззвучном пространстве, в тишине и покое, но что-то все равно мешало сосредоточиться. "А... - догадалась Евгения. - Банка с засохшим столярным клеем! Непорядок. Надо сказать Кларке, что пора это убрать".
Медицинский центр имени какого-то выдающегося мирового светила, которого в народе никто и не знал, - поэтому звали этот центр просто "Балашиха" по названию прежде бывшей на этом месте совершенно незначительной деревеньки, которую все-таки кто-то еще помнил, - располагался на самой что ни есть природе, в сосновом лесу. Пока они шли к главному корпусу по аллее, пронизанной самым настоящим, неподдельным сосновым воздухом, Кларка только восторженно вздыхала:
- Чудо! Чудо! Нет, это просто чудо как хорошо!
Евгения оставила Кларку в огромном вестибюле главного корпуса, а сама направилась вглубь. Она не села в лифт, а пошла по лестнице, с этажа на этаж, с этажа на этаж, а потом длинными, запутанными коридорами.
- Вам кого? - окликали ее медсестры с медпостов.
- Мерсицына, - отвечала Евгения.
И шла, шла дальше.
- Мерсицын в сорок третьем, - сказали ей в одном месте.
- Я знаю, - сказала Евгения.
И постучала в дверь сорок третьего номера.
Мерсицын, человек в новом спортивном костюме с совершенно невыдающейся, но, тем не менее, абсолютно положительной внешностью, играл в шахматы с соседом по палате, мужчиной в больничной пижаме, со внешностью более выдающейся, но менее положительной.
- Я к вам, - сказала Евгения.
Мужчина в пижаме поднялся и тактично вышел.
- Это ваша? - спросила Евгения, вынимая из сумочки старую газету.
Мерсицын побледнел.
- Кто вы? - спросил он и почему-то оглянулся.
- Это неважно, - сказала Евгения. - Но вы не ответили на мой вопрос.
- Бред, - сказал Мерсицын.
- Должна вам сказать - ваш желчный пузырь в прекрасном состоянии, сказала Евгения и положила газету рядом с шахматной доской.
- Я прооперирован! - вскрикнул Мерсицын фальцетом.
- Да ладно, - сказала Евгения.
- Кто вы? - повторил Мерсицын тихо. - Что вам от меня надо? - он напряженно смотрел на Евгению, а потом, опять перейдя на фальцет, истерично закричал: - Уйдите! Уйдите!
В палату ворвался мужчина в пижаме, и по стремительности этого рывка Евгения поняла, что его тело под пижамой совсем не источено болезнью, напротив.
- Все в порядке, - сказала ему Евгения. - Не беспокойтесь.
И выскользнула за дверь.
В отсутствие Евгении Кларка времени зря не теряла. Когда Евгения подошла, она отчаянно кокетничала с весьма изможденным, желтолицым, но все еще интересным мужчиной. При этом она ела конфеты, купленные рядом в киоске, прямо из коробки и держала наготове сигарету. (Кларка любила совмещать удовольствия.)
- Мы спешим, - сказала Евгения и, не замедляя шаг, пошла к выходу.
Разочарованная Кларка нагнала ее уже у начала аллеи.
- Он - сердечник,- сказала Евгения. - Ему противопоказаны острые ощущения.
Когда они уже садились в машину, Евгения увидела, как из дверей главного корпуса медицинского центра имени великого ученого, а по мнению большинства населения - исчезнувшей деревушки, выскочило несколько явно агрессивно настроенных мужчин. Среди них был и сосед Мерсицына по палате, но уже не в больничной пижаме, а в черной кожаной куртке.
- Едем, - сказала Евгения. - Чем быстрее, тем лучше.
