Илья Ильф - Тоня
- Или девочка, - запальчиво вставила Тоня.
- Девочка? Тем лучше. Она вырастет, к ней будут ходить подруги, а я буду за ними ухаживать. Серьезно, Тоня. Будет ребенок - тебе станет веселее.
Предстояли большие расходы. Нужно было купить приданое для младенца, кроватку, коляску, ванночку, мало ли что. Кроме того, Тоне и Косте нужны были пальто. Молодые супруги решили экономить.
Еще когда Говорковы ехали в Америку, они задумали из первого же жалованья купить патефон с пластинками. Теперь от этого пришлось отказаться.
Тоня перестала ездить на уроки английского языка в автобусе и совершала этот путь пешком. Кстати, ей было полезно много ходить. Она часто останавливалась у витрины музыкального магазина и рассматривала приглянувшийся ей патефон в красивом голубом чехле. Ничего, не страшно - сначала ребенок, потом патефон.
Костя тоже был такого мнения. Вообще он не терял своей веселости. Только одно его огорчало. Он стал часто простуживаться.
- Привык я к московскому морозу, а здесь зимой тепло. Наверно, от этого, объяснял Костя.
В январе два раза выпадал снег и сейчас же таял. Киля и Клава продолжали аккуратно писать короткие письма, в которых каждый раз сообщали, что ничего нового не произошло - ходят на каток, в клуб Кухмистерова, собираются раз в шестидневку у Кили на вечеринки. За Клавой стал ухаживать член союза композиторов, командированный на фабрику для ведения музыкального кружка. Открылся зимний однодневный дом отдыха, и кто хочет, может ходить на лыжах. А Лена Бачкова сделалась стахановкой, перекрыла все нормы и на Октябрьскую годовщину получила в подарок ленинградский патефон и десять пластинок, в том числе "Спасибо, сердце" и "Гопак" из оперы "Сорочинская ярмарка" в исполнении симфонического оркестра.
"Но тебе это, наверно, все неинтересно, - писали Киля и Клава. - Ты, конечно, веселишься не так, как мы, и, наверно, нас уже забыла".
Тоне вдруг так захотелось в однодневный дом отдыха, так захотелось посмотреть, как композитор ухаживает за Клавой, так захотелось в узкий и непомерно длинный клуб Кухмистерова, что она весь день пролежала в постели. И когда Костя вечером стал звать ее в кино, чтобы немножко развлечь, она отвечала:
- Никуда я не пойду.
- Это же знаменитый фильм, - уговаривал Костя. - Стоил два миллиона долларов. Я сам читал в "Вашингтон Пост".
- Хоть три миллиона. Отстань от меня, пожалуйста.
В конце января с Говорковыми стряслось громадное, почти непоправимое несчастье.
Обычно во время полпредских приемов, на которые приглашались представители искусства, науки и промышленности, Костя с непривычки чувствовал себя очень стесненным. Он в смокинге стоял где-нибудь подальше, с напряженным видом отпивая коктейль из бокала и до тошноты накуриваясь сигаретами "Тройка". Но в последний раз Костя вдруг осмелел и вступил в разговор с толстым, очень симпатичным американцем. Костя с удовольствием заметил, что уже довольно свободно говорит по-английски. Не хватало только темы, не о чем, собственно, было говорить с этим американцем. Тут Косте вдруг посчастливилось. Он вспомнил свои вечные простуды и стал жаловаться на вашингтонский климат.
- О, - сказал американец, - вы молодой человек. У вас этого не должно быть. Все простуды происходят от гланд. Их надо немедленно удалить. Поверьте моему опыту, мистер...
- Говорков.
- ...Мистер Говорков. Я позволю себе, мистер Говорков, рекомендовать вам своего врача. Он очень опытный человек и вырежет ваши гланды так, что вы этого даже не почувствуете. Вам даже будет приятно.
Костя поблагодарил обязательного толстяка. Американец вытащил блокнот и что-то записал.
Потом беседа потекла как-то сама собой. Выпили несколькой коктейлей и расстались, очень довольные друг другом. Придя домой, Костя хвастался своими успехами в языке и светском обращении.
- Всему понемножку научаемся, - говорил Костя, - осваиваем и эту область.
Утром Говоркова позвали в канцелярию к телефону, и незнакомый голос сообщил, что говорит секретарь мистера Саммерфильда.
- Слушаю, - с удивлением сказал Костя.
- Вы вчера имели беседу с мистером Саммерфильдом относительно доктора. Доктор с удовольствием приехал бы к вам, но так как удаление гланд - все-таки операция, хотя и маленькая, то доктор просит вас заехать к нему сегодня в пять часов дня.
Косте очень понравилась эта чисто американская аккуратность, и он просил передать мистеру Саммерфильду чувство живейшей благодарности.
В половине пятого, никому не сказавшись и попросив для шика у завхоза самый большой полпредский автомобиль, Костя поехал по записанному им адресу.
Доктор очень понравился Косте. Во-первых, он абсолютно не походил на доктора. Это был элегантно одетый господин с модными черными усиками и пробором посредине головы. У него были длинные, худые и нервные пальцы крупье. С круглым зеркалом на лбу, он был невероятно красив и обаятелен.
Благожелательно похлопав Костю по плечу, доктор надел халат с перламутровыми пуговицами, посмотрел Костино горло и сказал, что лучше всего было бы гланды удалить, но что, вообще говоря, можно жить с гландами. Но Костя с горячностью, которой сам от себя не ожидал, заявил, что согласен расстаться с гландами. Уж очень ему надоели простуды.
Тотчас же в комнате появились ассистент и сестра милосердия, и доктор молниеносно вырезал мистеру Говоркову гланды электрическими щипцами. Не то чтоб это было приятно, как утверждал мистер Саммерфильд, но во всяком случае не слишком больно.
Тоня жалела Костю. Один день он пролежал в постели, хотя чувствовал себя прекрасно. Лежал и питался только мороженым. Все-таки это было событие. Тоня читала ему вслух газеты, и оба были счастливы.
Через неделю на имя мистера Говоркова пришел в канцелярию пакет. Это был счет от доктора. Взглянув на него, Костя ничего не понял. Счет был на двести долларов.
- Тут какая-то ошибка, - сказал он Тоне и пошел к Марье Власьевне узнать, что бы это могло значить.
- Конечно, какая-то чепуха, - сказала Марья Власьевна, - удаление гланд стоит долларов двадцать пять, не больше. Тут, наверно, написано двадцать долларов, а лишний нуль попал по ошибке.
- Да и это дорого, - возмущался Костя, - это же громадная сумма, двадцать долларов. Ну, я еще понимаю, четыре доллара или пять.
- Позвольте, позвольте, - сказала Марья Власьевна, надевая пенсне и снова рассматривая счет. - Вы у кого были? Как? Доктор Пичинелли? Кто вас к нему направил? Алексей Дмитриевич, зайди к нам на минутку. Тут прямо беда случилась с товарищем Говорковым.
В комнату вошел советник. Он взял в руки счет и с недоумением посмотрел на Костю.
- Слушайте, Говорков, какой дурак послал вас к Пичинелли?
- Вовсе не дурак, - обиделся Костя за своего нового друга, - а мистер Саммерфильд.
- Ну, знаете, - сказал советник, - вы бы хоть спросили кого-нибудь, посоветовались.
- А что тут советоваться? - сказал Костя. - Это же пустяки, какая-то гланда.
- Гланда-то пустяки, а важно здесь, что доктор Пичинелли лечит очень богатых людей. А вы еще попали к нему по рекомендации Саммерфильда, миллионера. Естественно, что он и вас считает миллионером.
- А я еще приехал к нему на "кадиллаке", - пробормотал Костя.
- Вы бы к нему еще на "ройсе" приехали, - воскликнул советник. - Придется вам заплатить двести долларов.
- Как двести? Марья Власьевна говорила: двадцать!
- Возможно, что эта операция стоит только двадцать долларов, но Пичинелли берет за нее двести.
- Не буду я платить! - закричал Костя. - Это абсурд.
- Да, - сказал советник, - получается поганое дело. Но придется заплатить. Тут никаких разговоров не может быть.
- Это грабеж, - простонал Костя. - Да ведь если в Москве рассказать - не поверят.
- Конечно, не поверят. Вы там в Москве привыкли лечиться бесплатно. Но здесь нет советской власти. Это Америка. Будете знать на практике, что такое капитализм.
Доктор Пичинелли произвел в бюджете Говорковых страшные разрушения. Чтобы ему заплатить, пришлось отказаться от зимних пальто, от коляски и чудной кроватки, которую Тоня уже присмотрела в детском магазине. Кроме того, пришлось еще взять авансом в счет жалованья восемьдесят долларов. Это была настоящая катастрофа.
Как Тоня ни утешала Костю, сознание того, что он совершил непоправимую глупость, заставляло его страдать. В светлой комнатке Говорковых сделалось грустно. Вместо замечательной кроватки стояла самая обыкновенная люлька, какую покупают для своих младенцев бедные негритянки.
Денег не было ни копейки, а главное еще только надвигалось: Тоня готовилась рожать.
И опять все было так непохоже на Москву, что Костя иногда даже хватался за голову. Почему в Москве все происходило как-то просто, даже думать об этом не надо было? Подходит время - и рожаешь. И все бесплатно.
И вообще в представлении Кости роды или болезнь никогда не были связаны с деньгами. Ну рожаешь, ну болеешь. Кто-то за все это платит. Кажется, соцстрах. Костя никогда об этом не думал.
