Борис Можаев - Пропажа свидетеля
- Вроде бы тарахтел мотор, - сказал бригадир. - Да мы спали в палатке.
- А Николай с Иваном? - воскликнул пожилой рабочий. - Они же долго у костра возились, картошку чистили, рыбу.
- Николай! - крикнул бригадир, обернувшись к палатке.
Но высунутые из палатки ноги в шерстяных носках и не шелохнулись.
- Во зараза! Уже успел заснуть, - удивился бригадир.
- Сейчас я его подыму, - сказал парень с облупленным носом и, схватив дымарь, строя всем уморительные рожи, стал на цыпочках подкрадываться к палатке.
Перегнувшись через лежащего и просунув дымарь в палатку, парень начал качать ручку дымаря. Через минуту из палатки во все дыры повалил густой дым, как из худой печной трубы. Потом оттуда раздался протягновенный мат, прерываемый чихом и кашлем, и здоровенный верзила, протирая глаза, высунул из палатки взлохмаченную голову. Увидев беловолосого с дымарем, крикнул:
- Ты чего, спятил?!
- Это ж я паразитов выкуривал, - ответил тот и, кривляясь, стал отступать к костру.
- Ах ты, химик! - заревел верзила. - Я те самого раздавлю сейчас, как паразита.
Не успел разбуженный встать на ноги, как беловолосый бросил дымарь и дал стрекача в таежные заросли.
- Ладно тебе ругаться, Николай! - сказал бригадир, едва скрывая улыбку. - Дело есть к тебе. Вон лейтенант поговорить с тобой хочет.
Заметив Конькова, Николай заправил рубаху и подошел к костру.
- Вы вчера вечером не видели моторной лодки на реке? - спросил опять Коньков. - Или ночью, под утро.
- Слыхал мотор... И вроде бы не один. Да уж в палатку залез. - Он силился что-то вспомнить, морщил лоб, шевелил бровями и вдруг воскликнул: - Стой! А Иван-то еще на берегу сидел. Рыбу разделывал.
- Что за Иван? - спросил Коньков.
- Это кашевар наш, Слегин.
- А где он?
- Черт его знает! Вот сами ждем, - сказал бригадир. - Пришли на обед, а его нет. Утром пошел на Слюдянку хариусов ловить.
- А где эта Слюдянка? - спросил Коньков.
- Да километра два отсюда будет до нее. Речка. Чистая такая. Форели в ней много.
- Когда же он придет?
- А кто знает? Он у нас заводной, - ответил бригадир и снова выругался. - Если рыба клюет, до вечера просидит. Зато уж без добычи не приходит. Тут с него хоть три шкуры дери. Улыбается, как дурачок: крючок, мол, зацепился за тайменя, чуть в горы не увел. А я вот хариусов по дороге подбирал. Все тайменя обещает принести. Мы уж привыкли к его выходкам и не ждем его. Сами вон обед варим, - кивнул бригадир на кипящий котел.
- Эх, работенка! - сказал Коньков, откидываясь на спину и закладывая ладони на затылок. - Устал, будто чертей гонял. С трех часов утра на ногах. Не везет!
- Зачем не везет? Можно найти кашевара, - сказал Кончуга.
- Где ты его найдешь?
- Я схожу, такое дело.
- Разминешься, - сказал бригадир. - Иван выбирает места укромные.
- Почему разминешься? - возразил Кончуга. - Тайга не город, здесь все, понимаешь, видно.
- Пусть сходит, - сказал пожилой рабочий. - Иван уж там засиделся.
- Ну, валяй! - отпустил Кончугу Коньков. - Только смотри сам не заблудись.
- Смешной человек, понимаешь, - Кончуга пыхнул трубочкой, встал, закинул карабин за спину и ушел.
- А вы отдохните, Леонид Семенович, - предложил Конькову Дункай. - В лодке у нас медвежья шкура.
- Зачем в лодке? Вон лезь в палатку. Там надувной матрац, - предложил бригадир. - А хочешь - лезь под полог.
- Я и в самом деле малость вздремну, - сказал Коньков и полез в палатку.
Заснул он быстро, как в яму провалился. Ему снился сон: будто он еще мальчишкой идет полем, по высоким оржам; чем дальше идет, тем все выше становится рожь, наконец он скрылся в этих колосках с головой, и ему стало жутко оттого, что не видит и не знает, куда надо идти. И вдруг откуда ни возьмись налетают на него два лохматых черных кобеля, хватают его за штаны и начинают рвать их и стаскивать. Он смотрит по сторонам - чего бы найти и огреть этих кобелей, но нет ни камня, ни палки, одна рожь стоит вокруг него стеной. Он хочет ударить их кулаком, но не может: руки онемели от страха и не слушаются. Хочет крикнуть - язык не ворочается, и голоса нет.
- Да проснитесь же вы, наконец! - услыхал он над самым ухом и открыл глаза.
Над ним склонился Дункай и теребил его за брюки и за китель.
- Что случилось? - тревожно спросил Коньков, вскакивая.
- Кончуга вернулся. Говорит - кашевара нет нигде.
- Что ж он, сквозь землю провалился? - сердито проворчал Коньков.
- Наверно, в другое место ушел. Сидит где-нибудь на протоке и рыбачит. Тайга велика. Чего делать будем?
Коньков наконец пришел в себя от сонной одури, вылез из палатки, подошел к костру. Тут вместе с рабочими сидел и Кончуга.
- Ты хорошо смотрел? - спросил его Коньков.
- Хорошо. Кричал много. На Слюдянка нет никого.
- Павел Степанович, куда же он делся? - обернулся Коньков к бригадиру.
- Где-нибудь рыбачит в другом месте. Да вы не беспокойтесь. Вечером придет, - отвечал тот, помешивая в котле деревянной ложкой. - Отдохните у нас. Вместе и пообедаем.
- Нам, брат, не до отдыха, - сказал Коньков, потом повел носом: - А что у вас на обед варится? - и бесцеремонно заглянул в котел.
- Нынче варим рыбные консервы, - ответил бригадир, вылавливая огромной ложкой хлопья разваренной лапши и нечто розоватое, похожее на раздерганные и расплывшиеся клочья розовой туалетной бумаги.
- Значит, нынче консервы! А вообще что варите? - спросил Коньков.
- Уха бывает. Изюбрятину варим.
- А что, изюбрятина кончилась?
- Есть. Да Иван куда-то схоронил. Искали, искали... Где-то у воды прикалывает, в холодке. Или в реку опускает. В кастрюле она у него хранится, веревкой обвязана, да еще в целлофановом мешке. Так она сохраннее.
- А где достали изюбрятину? - спросил Коньков, все более оживляясь.
- У охотников Иван покупает.
- Вы ему продавали, Семен Хылович? - спросил Коньков у Дункая.
- Нет, - ответил тот твердо. - К нам за мясом он не приезжал. Да и пантовка кончилась.
- У вас кончилась, у других нет, - усмехнулся бригадир. - До сих пор бьют. Тут эти охотники шныряют, как барыки на базаре. Вот приедет Иван он вам все расскажет.
- Ладно, - сказал Коньков. - Мы завтра приедем. Только вы предупредите его, чтобы он никуда не уходил.
- Будет сделано, - сказал бригадир.
- Кончуга, заводи мотор! - приказал Коньков, вставая. - Поехали к вам в село.
6
Село Красное стояло на высоком берегу укромной протоки. Сотни полторы новеньких домов, рубленных в лапу, то есть с аккуратно обрезанными да обструганными углами, крытые серым шифером и щепой, вольготно раскинулись по лесному косогору. Каждый поселянин норовил повернуть свой дом окнами на реку, то есть на протоку, широкий и спокойный рукав, отделенный песчаным наносным островом от протекавшей неподалеку шумной и порожистой реки Вереи.
Тут не было ни улиц, ни переулков, отчего все село смахивало на огромное стойбище; каждая изба, казалось, стоит на отшибе, в окружении зарослей лещины, жимолости да дикой виноградной лозы. Между отдельными группами домов стояли даже нетронутые раскоряченные ильмы, голенастые деревья маньчжурского ореха да густые иссиня-зеленые шапки кедрача. Жили здесь и удэгейцы, и нанайцы, и орочи, и русские, и татары. Дункай, посмеиваясь, называл свое таежное село лесным интернационалом.
Они подъехали к песчаному берегу, где на приколе стояли такие же, как у них, длинные долбленые баты, похожие на африканские пироги. Дункай цепью привязал бат к столбу, врытому у самого приплеска, и сказал Конькову:
- Я схожу домой, прикажу хозяйке, чтобы обед приготовила.
- Спасибо, Семен Хылович! А может, у вас столовая есть? Неудобно, право, - засмеялся Коньков.
- Столовая только вечером откроется. А до вечера живот к спине подведет. Как допрашивать будешь? - засмеялся Дункай. - Пошли со мной!
- Я через часик приду. Пока вон со стариками поговорю.
Старики сидели тут же на берегу на бревнах, поглядывали на приезжих, покуривали.
- Ну, давай! Тебе виднее.
Дункай взял весла и ушел домой, а Коньков с Кончугой поднялись на высокий берег, к бревнам. Здесь же один старик с редкой седой бороденкой и жидкими усами, засучив рукава клетчатой рубашки, заканчивал работу над долбленной из цельного ствола тополя остроконечной лодкой-оморочкой. На бревнах, в синих и черных халатах - тегу, расшитых ярким орнаментом по бортам и по стоячему вороту, сидело пять стариков, каждый с трубочкой во рту. Возле бревен кипел черный большой казан со смолой.
- Багды фи! [удэгейское приветствие, вроде русского "здорово!"; переводится как "ноги есть!"] - приветствовал их Коньков по-удэгейски.
- Багды фи! Багды! - оживленно отозвались старики.
- Хорошая будет оморочка! - похвалил Коньков плотника. - На такой до большого перевала доберешься, легонькая, как скорлупка. - Коньков хлопнул ладонью по корпусу новой оморочки, и гулкое эхо шлепка отдалось на дальнем берегу. - Во! Звенит как бубен. Шаманить можно.
