Николай Лейкин - На лоне природы
— Совсѣмъ не нравится. Да и не люблю я съ пьяными разговаривать.
— Пьяный проспится, дуракъ — никогда. Вотъ какъ я разсуждаю. Желаете за сорокъ безъ дровъ? Вы то разочтите, что у насъ огородъ и пять грядокъ клубники. Ежели бабѣ перепадетъ отъ вашей милости, то…
Съемщики не отвѣчали и уходили со двора.
— У! пьяный дьяволъ! Черезъ тебя, пропойцу, господа уходятъ! выбранила баба мужика.
— Молчи, кикимора полосатая! Не умѣешь дачу показывать. Кабы я былъ, я бы въ лучшемъ видѣ…
— Сиди больше въ кабакѣ, сиди, такъ и никому дома не сдашь.
— Молчать, купоросная душа! Во-фрунтъ!
— А вотъ я тебѣ сейчасъ покажу фрунтъ.
Мужиченко выскочилъ на дворъ. Вслѣдъ за нимъ вылетѣло полѣно.
— Вишь, подлая! пробормоталъ мужикъ и крикнулъ удаляющимся съемщикамъ:
— Господа! А что жъ на чаекъ-то хозяину?
V
Съемщики выходили со двора на улицу.
— Вотъ ты искалъ здѣсь какого-то добродушія и патріархальности крестьянъ, радовался, что освободишься отъ пьяныхъ нахаловъ парголовскихъ и шуваловскихъ мужиковъ, сказала дама мужу. — И здѣшніе мужики тѣ же пьяницы, тѣ же нахалы. Каковъ мужикъ-то, у котораго мы сейчасъ домъ смотрѣли! Совсѣмъ пропойца. А извозчикъ, который насъ везъ? Вѣдь это какой-то разбойникъ. Взялся везти за полтора рубля и вдругъ въ глухомъ мѣстѣ, на половинѣ дороги требуетъ два рубля, а то, говоритъ, сходите съ телѣжки среди грязи долой.
— Да ужъ Яковъ Ивановичъ мнѣ очень расхваливалъ здѣшнія мѣста. Говоритъ: отлично, настоящее лоно природы — купанье на открытомъ воздухѣ и иди на рѣку хоть въ одномъ нижнемъ бѣльѣ. Живутъ, говоритъ, во всей деревнѣ три-четыре семейства дачниковъ и ужъ безъ всякихъ стѣсненій. Ни на костюмы не обращаютъ вниманія, ни на что, отвѣтилъ мужъ. — И вѣдь на самомъ дѣлѣ, здѣсь ужъ никакихъ нарядовъ не потребуется. И я былъ у него третьяго года. Простота необычайная. Какъ сейчасъ помню: сидѣли мы на задворкахъ подъ цвѣтущей вишней и завтракали. Около насъ куры, гуси, поросенокъ — такъ, знаешь, патріархально. Пьянства я тогда никакого особеннаго на деревнѣ не замѣтилъ.
— А вонъ баба-то, которая намъ домъ показывала, что сказала: и всѣ, говоритъ, мужики у насъ спились.
— Да вѣдь ужъ это вездѣ. Но главное, чѣмъ я дорожу, такъ это то, что ужъ сюда не забредутъ ни назойливые торговцы-разносчики, и что нѣтъ здѣсь ни музыки, ни любительскихъ спектаклей.
— А грязь-то какая!
— Да вѣдь это только весной. Лѣтомъ все высохнетъ.
Дама и мужчина шли по деревнѣ. Когда они прошли два-три двора, за угломъ ихъ встрѣтила вторая баба изъ тѣхъ бабъ, которыхъ они встрѣтили при пріѣздѣ идущими съ рѣчки съ ведрами. Она ихъ, очевидно, поджидала.
— Не понравилась дачка-то у Семенихи? сказала она. — Я такъ и знала! Помилуйте, какая это дача! Да ужъ и семья-то! Самая что ни на-есть пьяная семья. Пьютъ, пьютъ, цѣлые дни пьютъ безъ удержу!
— Женщина-то не пьяная, возразила дама.
— Денекъ такой выдался. А то тоже… оба съ мужемъ хлещутъ. Онъ и она… Оба перепьются, да и давай драться.
— У васъ, что ли, дача сдается?
— У насъ-то не сдается. У насъ есть домъ подъ сдачу, а только у насъ охотники арендатели, на круглый годъ домъ снимаютъ, а я вотъ сведу вашу милость къ кумѣ моей, такъ вотъ тамъ домикъ посмотрите. Люди основательные, исправные. А главное, что на концѣ деревни, отъ кабака подальше. Хорошіе господа, я знаю, это цѣнятъ.
— Ну, сведи насъ.
— Домикъ у нихъ на отличку. Домикъ первый сортъ. Пожалуйте…
Пришлось пройти все село. Село было дворовъ въ тридцать. По срединѣ села стоялъ двухъэтажный домъ, крытый желѣзомъ. Въ немъ помѣщался трактиръ (онъ же и кабакъ) съ распивочной продажей водки и на выносъ и была мелочная лавочка, на дверяхъ которой висѣло полотнище кумачу, что показывало, что въ лавочкѣ можно получить и ситецъ. У трактира стояли два-три воза съ сѣномъ, а около возовъ переругивались мужики, изыскивая самыя отборныя крупныя слова. Въ отворенныя окна трактира вылетали звуки гармоніи и пьяная пѣсня. Увидавъ въ окнахъ головы сидящихъ за столиками мужиковъ, мужчина сказалъ бабѣ:
— Развѣ праздникъ сегодня какой, что столько мужиковъ въ трактирѣ сидятъ и пьютъ?
— У насъ, баринъ, что въ будни, что въ праздники все равно мужики пьютъ.
— Да вѣдь теперь весеннее время, надо работать. Каждый день дорогъ. Развѣ не занимаются у васъ хлѣбопашествомъ?
— Занимаются, какъ не заниматься. У насъ и роясь, и овесъ, и картошку сѣютъ, да что жъ вы съ мужиками-то подѣлаете? Очень ужъ ихъ охотники набаловали. Тутъ у насъ во всей округѣ мѣста подъ охоту сняты. Ну, наѣзжаютъ господа, останавливаются, нанимаютъ мужиковъ въ проводники, поятъ. Да и охотники-то, будемъ такъ говорить, наѣзжаютъ больше всего для того, чтобы пить. Исправные-то крестьяне, конечно, держатся и содержатъ себя въ аккуратѣ, а разная гольтепа, такъ вѣдь она больше отъ собакъ питается. Кто двѣ барскія собаки кормитъ, кто три, на вино и на закуску и есть, такъ до хлѣбопашества ли ему. Баба картошку насадила — ну и ладно, баба овсеца клинушекъ посѣяла — слава тебѣ Господи… разсказывала баба, ведя за собой съемщиковъ. — Вотъ тоже изба сдается на лѣто, указывала она на дворъ, — Да ужъ хозяева-то очень пьянственные. Отецъ съ двумя сыновьями тутъ, недѣленные. Взяли по осени они невѣстку въ домъ, та оказалась не въ порядкѣ и приданымъ не угодила — ну, и бьютъ ее. Напьются отецъ и сыновья, и страсти божія какъ бьютъ! А домикъ у нихъ ничего… Невѣстка да свекровь въ чистотѣ содержатъ.
— Нѣтъ, что же въ такой семьѣ нанимать. Веди куда вела.
— То-то, я думаю, что тамъ вамъ будетъ лучше. Тамъ мужикъ богатый, серьезный.
— Ну, а какъ здѣсь у васъ въ деревнѣ насчетъ провизіи? спросила дама бабу.
— А въ лавкѣ. Въ лавкѣ все есть: хлѣбъ, крупа, мука, селедки…
— А мясо?
— И мясо иногда бываетъ, коли яловую коровенку лавочникъ дешево купитъ да убьетъ.
— Мясо я буду тебѣ изъ Петербурга привозить. Вѣдь мнѣ все ужъ два раза или разъ въ недѣлю придется въ Петербургъ ѣздить, сказалъ дамѣ мужъ. — Да и зачѣмъ непремѣнно мясо лѣтомъ? Есть оно — хорошо, нѣтъ — не надо. Творогъ, яйца, масло, сметана, а это все есть на деревнѣ, у крестьянъ.
— Есть, есть. Не у всѣхъ, но есть, поддакнула баба. — Закажите мнѣ, такъ и я буду вамъ дѣлать и масло, и творогъ, и сметану. Вы господа хорошіе и не сквалыжники, это я сейчасъ вижу.
— Да неужели здѣсь не у всѣхъ крестьянъ есть коровы?
— Нѣтъ, не у всѣхъ. Гольтепа-то говоритъ, что не стоитъ валандаться. Сѣно у кого какое есть съ покоса — скоситъ, свезетъ въ городъ и пропьетъ. Здѣсь, ваша милость, неисправные только охотниками да собаками и занимаются. Рѣка у насъ рыбная. Рыбки въ рѣкѣ ребятишки наловятъ, на хлѣбъ отъ собаки есть — ну, и живъ съ семьей. А насчетъ масла и творогу не безпокойтесь. Только заранѣе скажите — я сдѣлаю.
— Да развѣ для себя-то вы этихъ припасовъ не дѣлаете?
— Къ праздникамъ дѣлаемъ, а такъ не стоитъ вязаться. Молокомъ продаемъ да сливками, а остатки сами съ ребятишками схлебываемъ. А только ежели скупиться не будете, да закажете, то это я вамъ все въ лучшемъ видѣ…
При словѣ «скупиться» дама подмигнула мужу и спросила бабу:
— То-есть, что же это значитъ: скупиться не будете?
— Да вѣдь вонъ господа пріѣзжаютъ на дачу и думаютъ, что здѣсь все это можно такъ же, какъ въ городѣ. «Я, говоритъ, въ городѣ дешевле покупала».
— Да неужели у васъ дороже?
— Да не дороже, баринъ, а стоитъ ли изъ-за пустяковъ возиться! Вѣдь ужъ отъ дачниковъ-то только лѣтомъ три мѣсяца въ году и попользоваться.
Дама опять подмигнула мужу и сказала:
— Вотъ ты стремишься отъ нахальныхъ-то разносчиковъ освободиться.
Мужъ поморщился.
— Ну, а курицу, напримѣръ, для супа можно здѣсь у васъ достать на деревнѣ?
— Да отчего же нельзя? Все можно, ежели хорошую цѣну дадите. Вотъ домикъ-съ… указала баба. — Хозяева здѣсь люди основательные, можно даже сказать, что первые богатѣи на селѣ. Пожалуйте въ калитку.
VI
Крупныхъ размѣровъ мужикъ съ большой окладистой рыжеватой, начинающей уже сѣдѣть бородой, чинилъ на дворѣ телѣгу, стуча топоромъ. Мужикъ былъ одѣтъ въ новую шерстяную фуфайку, надѣтую подъ жилетъ на ситцевую рубаху. Вся фигура его, начиная съ лоснящагося лица и кончая нѣсколько выпятившимся брюшкомъ, говорила за зажиточность. Картузъ на головѣ былъ хоть и старый, но приличный, сапоги тщательно вымазаны мазью. Дворъ былъ большой, на половину покрытый навѣсомъ, покоившимся на толстыхъ восьмивершковыхъ столбахъ. Подъ навѣсомъ виднѣлись двѣ крупныя лошади, жующія сѣно, стояли тарантасъ и, такъ называемая, купеческая телѣжка съ кожанымъ сидѣньемъ. Изъ хлѣва слышалось мычанье коровы.
— Здравствуй, Савва Миронычъ! крикнула ему баба. — Вотъ я тебѣ съемщиковъ привела. Не сдалъ еще домъ-то?
