Александр Солженицын - На возврате дыхания и сознания
Вся эта неприменимость расхожего языка и расхожих наших понятий к глубокому нравственному переживанию автора сказывается во многих местах трактата, сказывается и в заголовке, куда тоже не вместилось главное чувство А. Д. Сахарова, и оттого заголовок так длинен и перечислителен.
В этот заголовок еще вынесена ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ СВОБОДА. Именно в ней видит Сахаров "ключ к прогрессивной перестройке государственной системы в интересах человечества".
Действительно, в нашей стране интеллектуальная свобода преобразила бы многое сейчас, помогла бы очиститься от многого. СЕЙЧАС, из той впадины темной, куда мы завалены. Но глядя далеко-далеко вперед: а Запад? Уж Запад-то захлебнулся от всех видов свобод, в том числе и от интеллектуальной. И что же, спасло это его? Вот мы видим его сегодня: на оползнях, в немощи воли, в темноте о будущем, с раздерганной и сниженною душой. Сама по себе безграничная внешняя свобода далеко не спасает нас. Интеллектуальная свобода -- очень желанный дар, но как и всякая свобода -дар не самоценный, а -- проходной, лишь разумное условие, лишь средство, чтобы мы с его помощью могли бы достичь какой-то другой цели, высшей.
Соответственно требованию свободы Сахаров предлагает допустить в "социалистических" странах многопартийную систему. Препятствия этому, разумеется, -- со стороны власти, не со стороны общества. Но и с нашей стороны -- попробуем возвыситься взглядом даже и над западными представлениями: в многопартийной парламентской системе не разглядим ли мы тоже некоего истукана, только уже всемирного? Partia -- это ЧАСТЬ. Всякая партия, сколько знает их история, всегда защищает интересы этой части против -- кого же? против остальной части этого народа. И в борьбе с другими партиями она пренебрегает справедливостью для выгоды: вождь оппозиции (кроме разве Англии) не похвалит правительство за хорошее -это подорвет интересы оппозиции; а премьер-министр не признается честно публично в ошибках -- это подорвет позиции правящей партии. А если в выборной борьбе можно тайно применить нечестный прием, -- то отчего ж его не применить? А своих членов, меньше ли, больше ли, всякая партия нивелирует и подавляет. От всего этого общество, где действуют политические партии, не возвышается в нравственности. И в сегодняшнем мире все больше проступает сомнение, и маячит нам поиск: а нельзя ли возвыситься и над парламентской много- или двухпартийной системой? не существует ли путей внепартийного, вовсе БЕСПАРТИЙНОГО развития наций?
Интересно, что Сахаров, похваливая западную демократию и превознося социализм, сам предлагает для будущего всеземного общества... ни то и ни другое, но проговаривается о совсем другой мечте: "очень интеллигентное... общемировое руководство", "мировое правительство" -явно невозможное ни при демократии, ни при социализме, ибо каким же общим голосованием, когда и где может быть избрана умственная элита в правительство? Это уже совсем иной принцип -- власти АВТОРИТАРНОЙ, которая могла бы оказаться либо дурной, либо отличной, но способы ее создания, принципы ее построения и функционирования ничего общего не могут иметь с современной демократией.
Кстати и здесь: эту элиту для мирового правительства Сахаров мыслит, называет интеллектуальной, а предчувствует -- нравственной, в духе этой своей работы, в своем мироощущении.
Упрекнут, что, критикуя полезную статью академика Сахарова, мы сами как будто не предложили ничего конструктивного. Если так -- будем считать эти строки не легкомысленным концом, а лишь удобным началом разговора.
1969
4 (Добавление 1973 года)
Четыре года спустя, решая включить эту прежнюю статью в нынешний сборник, я должен развить ту мысль, на которой статья была прервана.
Среди советских людей, имеющих неказенный образ мнений, почти всеобщим является представление, ч_т_о нужно нашему обществу, чего следует добиваться, к чему стремиться: свобода и парламентская многопартийная система. Сторонники этого взгляда объемлют и всех сторонников социализма и шире того. Это представление столь единодушно, что возразить ему даже выглядит неприлично (в кругах неофициальных, разумеется).
В этом почти полном единодушии сказывается наша традиционная пассивная подражательность Западу: пути для России могут быть только повторительные, напряженье большое искать иных. Как метко сказал Сергей Булгаков: "Западничество есть духовная капитуляция перед культурно сильнейшим." [С. Булгаков. Два града. М.: Путь, 1911. Т. 1. От автора, с. XX.]
Традиция -- давняя, традиция дореволюционной русской интеллигенции, которая не холоднокровно, но жертвенно, но иногда отдавая и жизнь, считала целью своей и народной: свободу (народа) и счастье (народа). Как это осуществилось -- знает история. Но независимо от того: _ВДУМАЕМСЯ_ в самый лозунг.
Не входит в нашу тему, но: что понималось под народным СЧАСТЬЕМ? В основном: НЕнищета, материальное благосостояние (вполне совпадающее и с сегодняшним официальным: непрерывный рост материального уровня). Сегодня, я думаю, и без дискуссии можно признать, что для ЦЕЛИ, да еще нескольких поколений, да еще с миллионными кровавыми жертвами, этого маловато. Духовный же сектор счастья хотя и подразумевался кадетской интеллигенцией (социалистической меньше), но очень смутно, это труднее было вообразить себе за малопонятный народ: главным образом, конечно, гражданское равенство, образование (западное), отчасти может быть хороводы, даже и обряды, но уж конечно не чтение Житий святых или религиозные диспуты. Всеобщее убеждение выразил Короленко: "Человек создан для счастья, как птица для полета." И эту формулировку тоже переняла наша сегодняшняя пропаганда: и человек и общество имеют целью -"счастье"...
Хотя кадетская партия для большей близости с народом и назвала себя "партией народной свободы", однако требование "свободы" и понятие о "свободе" весьма слабо были в нашем народе развиты. В своей крестьянской массе народ жаждал ЗЕМЛИ, а это лишь в некотором смысле свобода, в некотором смысле богатство, а в некотором (главном) -- обязанность, а в некотором (высшем) -- мистическая связь с миром и ощущение самоценности.
Внешняя свобода сама по себе -- может ли быть ЦЕЛЬЮ сознательно живущих существ? Или она -- только форма для осуществления других, высших задач? Мы рождаемся уже существами с внутреннею свободой, свободой воли, свободой выбора, главная часть свободы дана нам уже в рождении. Свобода же внешняя, общественная -- очень желательна для нашего неискаженного развития, но не больше как условие, как среда, считать ее целью нашего существования -- бессмыслица. Свою внутреннюю свободу мы можем твердо осуществлять даже и в среде внешне несвободной (насмешка Достоевского: "среда заела"). В несвободной среде мы не теряем возможности развиваться к целям нравственным (например: покинуть эту землю лучшими, чем определили наши наследственные задатки). Сопротивление среды награждает наши усилия и большим внешним результатом.
Поэтому в настойчивых поисках политической свободы как первого и главного есть промах: прежде хорошо бы представить, чтО с этой свободой делать. Такую свободу мы получили в 1917 году (и от месяца к месяцу все бОльшую) -- и как же поняли мы ее? Каждому ехать с винтовкой, куда считаешь правильным. И с телеграфных столбов срезать проволоку для своих хозяйственных надобностей.
Многопартийная парламентская система, которую у нас признают единственно правильным осуществлением свободы, в иных западноевропейских странах существует уже и веками. Но вот в последние десятилетия проступили ее опасные, если не смертельные пороки: когда отсутствие этической основы для партийной борьбы сотрясает сверхдержавы; когда ничтожный перевес крохотной партии между двух больших определяет надолго судьбу народа и даже смежных с ним; когда безграничная свобода дискуссий приводит к разоружению страны перед нависающей опасностью и к капитуляции в непроигранных войнах; когда исторические демократии оказываются бессильны перед кучкою сопливых террористов. Сегодня западные демократии -- в политическом кризисе и в духовной растерянности. И сегодня меньше, чем все минувшее столетие, приличествует нам видеть в западной парламентской системе единственный выход для нашей страны. Тем более что готовность России к такой системе, весьма низкая в 1917 году, могла за эти полвека только снизиться.
Заметим, что в долгой человеческой истории было не так много демократических республик, а люди веками жили, и не всегда хуже. Даже испытывали то пресловутое СЧАСТЬЕ, иногда названное пасторальным, патриархальным, и не придуманное же литературой. И сохраняли физическое здоровье нации (очевидно так, раз нации не выродились). И сохраняли нравственное здоровье, запечатленное хотя бы в фольклоре, в пословицах, -- несравненно высшее здоровье, чем выражается сегодня обезьяньими радио мелодиями, песенками-шлягерами и издевательскою рекламой: может ли по ним космический радиослушатель вообразить, что на этой планете уже были -- и оставлены позади -- Бах, Рембрандт и Данте?
