Над серым озером огни. Женевский квартет. Осень - Евгения Луговая

1 сентября

Мне стыдно за то, что я ем чоризо75 на пышном сером хлебе и вкусное лимонное печенье по утрам, запивая горячим кофе, пока мои соотечественники питаются объедками. Пока дядя Педро достает куриные ножки из мусорного бака. Когда мать рассказывала мне это, я плакал. Мне стыдно за то, что я живу один в целой квартире, в то время как некоторые вынуждены скитаться по улицам. Мне стыдно, что помимо работы и моего ДЕЛА, у меня хватает времени на развлечения – книги, кино, прогулки. Разве так должно быть? Разве это в жизни важно – усладить свою душу, потешить свое эго? Нет ничего важнее тела, его простых и понятных нужд. В пирамиде Маслоу не должно существовать никаких иных ступеней, кроме первой и второй – все остальное блажь для избалованных благополучием эгоистов. И самое страшное, что здесь я сам стал таким – пресыщенным и искусственным. Я не узнаю себя, глядя в зеркало. Пытаюсь сорвать с себя маску, но она намертво приросла к лицу.

3 сентября

Сегодня на собрании киноклуба Амбруаз наконец одобрил цикл Кесльевского, и вечно всем недовольный Жульен поддержал его – но меня не радует даже это. Красивые красно-фиолетовые афиши готовы, буклеты с рецензиями выстроились в аккуратные стопки, все надеются на успех, но мне почти все равно. Бездумный просмотр кино – даже самого достойного – еще ни разу не помог никому спастись от нищеты и унижения. Я сделал вид, что рад, но в душе у меня будто пролили бак бензина – теперь мне все кажется ненужным, банальным. Я и сам банален и противен самому себе. Единственное деяние, достойное уважение – это помощь тем, кто в отличие от тебя находится на самом дне жизни. Только человеческие страдания заслуживают внимания. И не какой-нибудь многозначительный бодлеровский сплин, а голод, кровавые язвы и прохудившиеся, как мешок для пылесоса, желудки. Я не пытаюсь строить из себя Иисуса – я лишь жалкий актеришка, в антракте между актами задумавшийся о судьбах слабых мира сего. Я даже для себя пишу с переходящим все рамки пафосом, но никак не могу его умерить.

6 сентября

Такое ощущение, что Густаво следит за мной. Спрашивает, что со мной происходит, говорит, что у него глаз наметан на внутренние разъедающие процессы. А что я могу ему ответить? Я решил ни с кем не делиться темой, над которой работаю. Во-первых, никто не поверит. А если поверит, в какой-нибудь момент обязательно заставит поделиться, воспылает завистью. Еще Альберт Великий разработал свод правил – семь нерушимых столпов для каждого смельчака, желающего добиться успеха. Выделил в каждой из заповедей ключевое слово: МОЛЧАНИЕ, МЕСТО РАБОТЫ, СРОК, ТЕРПЕНИЕ, ЗНАНИЯ, ВНИМАНИЕ и УВЕРЕННОСТЬ. Если нарушить первую, можно уже больше ничего не делать.

Хотя с шестой и последней заповедью у меня тоже возникают проблемы. Мое внимание рассеивают ежедневные проблемы, моя уверенность страдает из-за них же. Я почти научился ничего не чувствовать, но нет предела совершенству. Главное, чтобы в конце не было как у Жан-Батиста Генуя, который сказал: «Вот, я сотворил великое дело, и Я вполне доволен. Но как все совершенное, оно начинает наводить скуку.» Слишком часто мы теряем интерес, добившись того, о чем долго и страстно мечтали.

8 сентября

Проснулся весь в поту, потому что приснилось, что я снова маленький, а в уши мне, как осколки гранаты, залетают родительские ссоры из-за стены. И я контужен ими. Они думают, что я уже уснул и обвиняют друг друга в самых страшных грехах. Мама кричит, что ненавидит эту страну, ненавидит то, в кого он ее превратил, что она завтра же улетит, поцеловав меня на прощанье. Слышу чудовищный звук пощечины, как звон сюрреалистических литавр. Подо мною на постели расплывается предательское желтое пятно, но я не зову их на помощь, только сосу большой палец. Мать, отец, а что, если именно ваши ссоры сделали меня таким трусливым?

9 сентября

Видел сегодня в автобусе красивую светловолосую женщину средних лет. Глаза в форме гондол, скользящих по голубой глади, ямочки на щеках. Она напомнила мне мать и то, как мы с ней скитались по разным городам и деревням, когда она наконец ушла от отца. Мы нигде не оседали надолго, я едва успевал привыкнуть к школе, к очередному безрадостному пейзажу в окне, как приходилось срываться дальше. Ей давали работу в самых бедных школах, с самыми сложными детьми, а я все равно ревновал ее к ним. Завидовал, что они проводят с ней больше времени, устраивал истерики дома после долгого рабочего дня. Не замечал, как она украдкой вытирает посеревшие глаза. По утрам она заставляла меня выпить чай с молоком и медом, чтобы я не заболел. Как же я ненавидел пенки, принимающие самые причудливые формы! И все же, несмотря на все трудности кочевой жизни, тогда я был счастлив, даже если знал, что она несчастна, чудовищно одинока. Детский эгоизм не знает границ. Я бы все равно хотел вернуть те дни, с тех пор я не испытывал подобного единения с ней.

12 сентября

Обедали вместе с Пьетро. Он выглядел уставшим, говорил, что его бросила очередная понравившаяся ему женщина. Девушка из магистратуры, он показал мне ее фотографию – статная брюнетка с умными глазами. Пьетро всегда обращал внимание только на самых красивых и недоступных женщин. Я даже не понял, почему он считает, что они встречались – все длилось около месяца, и она ни разу не выделяла его среди других, они всего раз сходили в кино. Он – страшно представить – вытерпел какой-то ужасный современный фильм ради нее, одна пальба, цветная мишура и никакого смысла. Не понимаю такой жертвенности во имя женщины. Но Пьетро жалко – когда уже хоть кто-то оценит его по достоинству? Я вспомнил, как одна девушка в киноклубе однажды сказала, что боится его, потому что он слишком умный. И глаза у него сумасшедшие, как у Джека Николсона в «Сиянии». Я тогда не сдержал улыбки, но в то же время мне было обидно за друга. Ненавижу себя за подобную двуличность. Надо было сказать ей, что она не права, и что лучше него она никого не найдет.

14 сентября

Вклею это сюда, чтобы не забыть.

«Надо начинать при солнечном закате, когда красный супруг и белая супруга соединяются в духе жизни для того, чтобы жить в любви и спокойствии, в прочной пропорции воды и земли»

«Продвигайся с запада, сквозь тьму, к различным степеням Малой Медведицы. Охлаждай и разводи тепло красного супруга между зимой и весной, преврати воду в черную землю и поднимайся через изменяющиеся цвета к востоку, где показывается полная луна. После очищения появляется солнце – белое и лучистое»

Да будет солнце. Я жажду ослепления.

17 сентября

Через три недели у меня важное выступление в киноклубе, а я поставил себе отметину на руке при работе с расплавленным оловом. Такие следы обычно проходят долго – даже на мне, на ком раны заживают как на бродячей собаке. Я уж молчу о том, что было чертовски больно. Звонил отец, я предложил ему приехать в Женеву зимой, посмотреть как я живу. Он ответил что-то невразумительное – мол, не может бросить Хесуса, сына своей новой пассии.