В немилости у природы. Роман-хроника времен развитого социализма с кругосветным путешествием - Юрий Бенцианович Окунев
— Мне видятся более мрачные картины, знаю их по делам в биологии, в генетике. Академика Вавилова они убили в тюрьме, после чего эти науки и закончились у нас.
— Они говорят — сталинские чистки усилили обороноспособность страны. И многие этому верят. В 37-м расстреляли разработчиков «Катюши» — Клейменова и Лангемака. В результате указ о запуске «Катюши» в серийное производство был подписан… угадай когда? 21 июня 1941 года! Так они «усилили обороноспособность»… Но уже поздно было…
— Один мой знакомый, бывший сотрудник физтеха еще во времена Иоффе, рассказывал, что в 30-е годы у них блистал физик-теоретик Матвей Бронштейн. Его по таланту сравнивали с Эйнштейном и Ландау — расстрелян в 38-м…
— Стоп, Наташа, не всё так мрачно, времена сейчас, слава богу, другие, никого не расстреливают. Арон не любит подобных «воспоминаний»…
— Поэтому я…
Мы прервали этот разговор, потому что Арон вернулся — не хотелось нагружать его этим в дополнение к райкомовским приключениям.
На следующее утро у меня голова трещала с похмелья, но Арон был энергичен и свеж, как будто и не пил со мной на равных. В его поведении не было и намека на вчерашнее депрессивное состояние. Он сказал спокойно, без малейшей нервозности: «С утра пораньше звонили от адмирала — он вызывает меня на два часа. Не сомневаюсь, что это по вчерашнему райкомовскому делу». В обеденный перерыв я подкараулил Катю по дороге из столовой, чтобы спросить, не было ли звонков из райкома по нашему делу и что думает по этому поводу Ваня. Она ничего не знала и после моей краткой информации сказала, что это какое-то недоразумение. «Не волнуйся, Чойбалсан, поедешь ты в свое путешествие — больше послать некого». А потом заспешила к себе, оставив меня додумывать, что бы значила ее последняя фраза. Какая-то интрига плелась вокруг этого путешествия. Я был не в силах понять ее смысла до того времени, когда Арон вернулся от адмирала. С каменным лицом он тут же пригласил меня в свой кабинет.
— Игорь, готовься возглавить натурные испытания «Тритона». Мне отказали. Ты поедешь один в статусе руководителя группы.
— Как отказали? Почему?
— Я, на самом деле, еще вчера всё понял, но оставалась надежда на адмирала, который лично заинтересован в скорейших успешных испытаниях. От них зависит его пребывание на посту Генерального директора, но и он тоже ничего не может сделать, это не его вина… Там наверху, в совсем другом ведомстве, решили и за него, и за нас.
— Но в чем причина отказа? Хотя бы формальная…
— Адмирал не хочет раскрывать передо мной всю эту кухню, ссылается на производственную невозможность моего столь долгого отсутствия здесь.
— А раньше, когда тебе поручали такую работу, они не знали об этой «производственной невозможности»?
— Игорь, мы можем, как говорит Наташа, мусолить тему до бесконечности. Давай примем за неоспоримую данность то, что мы имеем на настоящий момент в реальности, а не в фантазиях, — я остаюсь здесь, ты отправляешься в плавание со всеми необходимыми полномочиями и обязанностями, точка!
— Я не поеду без тебя и готов это обосновать перед любым начальством.
— А я не хочу даже обсуждать такой вариант. Ты должен ехать в интересах нашего общего дела, которому мы отдали, напомню тебе, несколько лучших наших творческих лет. Я не вижу иной возможности успешно закончить эту разработку.
— Расскажи мне, по крайней мере, что случилось в кабинете адмирала.
— Расскажу, хотя это непросто… Кстати он ждет тебя завтра в десять ноль-ноль. Постарайся не опоздать…
Встречу Арона Моисеевича с Митрофаном Тимофеевичем и разговор между ними тет-а-тет я попытался реконструировать по рассказу Арона и сбивчивым воспоминаниям нескольких лиц, так или иначе участвовавших во всей этой истории. Полную запись разговора мне найти не удалось — по-видимому, Митрофан Тимофеевич позаботился, чтобы она не попала к его конкуренту Ивану Николаевичу, где я мог бы прослушать ее с помощью Екатерины Васильевны. То, что удалось выудить и сохранить для истории, сводится к следующему.
Митрофан Тимофеевич, как всегда с непроницаемым лицом, солидно и неспешно начал разговор со своей коронной фразы «Есть у нас люди…». Далее по тексту обычно следовало разъяснение, какие нехорошие люди у нас есть, почему они нехорошие и что должен делать он, как руководитель «вверенного ему предприятия», для недопущения дальнейшей нехорошей деятельности. В данном случае адмирал сосредоточился на тех нехороших людях, которые, «пренебрегая своими прямыми обязанностями, безответственно занимаются тем, что их лично интересует, вместо того чтобы работать в интересах коллектива». Эту тему с ключевыми словами «обязанности», «безответственность», «личные интересы», «интересы коллектива» он развивал далее долго, длинно, абстрактно и витиевато, постепенно распаляясь, повышая голос и даже размахивая руками. Арон Моисеевич слушал весь этот бред молча, с трудом нащупывая крупицы смысла в адмиральском «потоке сознания». Тем не менее он понял сразу, с первых слов адмирала, что тот получил в райкоме жесточайшую выволочку за него, А. М. Кацеленбойгена, и что босс собирается сделать из него козла отпущения. Казалось, разбушевавшийся адмирал уже не сможет остановиться, но… внезапно он перестал дирижировать руками своей собственной речью и выпалил наконец то, ради чего была сыграна вся эта сумбурная увертюра:
«Вот, например, вы, Арон Моисеевич… Каким образом вы предполагали, так сказать, выполнять свои обязанности по руководству вверенным вам отделом, находясь при этом за тысячи километров в заграничной поездке? Подобная, понимаете, безответственность может привести к срыву ответственного задания государства… Нельзя же, понимаете, так безответственно пренебрегать интересами коллектива в личных интересах…»
Митрофан Тимофеевич остановился, намереваясь насладиться тем смятением и даже, может быть, испугом, которые должна была вызвать у обвиняемого его выдающаяся речь. Арон Моисеевич, однако, не доставил адмиралу такого удовольствия и даже не стал оправдываться или оспаривать подобное дикое заключение, напомнив «забывчивому» боссу, что действовал по его прямому приказу. Вместо этого он ответил очень буднично и спокойно:
«Вы хотите сказать, Митрофан Тимофеевич, что райком партии счел мою поездку за границу нецелесообразной? Если это так, скажите об этом прямо без излишних нравоучений и общих нотаций. Не беспокойтесь, я не упаду в обморок и
