Академия святости - Роман Алимов
Валя открыла глаза от грохота. Старалась быстро прийти в себя ото сна, но показалось что гремит весь дом, стены и крыша! Встала. Стучали в окна и двери:
– Господи помилуй, да что же это?!
– Кто там?! Иду, не стучите!
За порогом стоял Рыжий и дубасил что есть силы по деревянной двери.
– Э-э-э, открыла старуха, кончай в окна лупить, сюда все! – крикнул дружкам, что стояли на улице и заглядывали в окна.
– Дрыхнешь мать? А мы вот мимо шли, думаю зайдем кента помянуть! – толкнув Валю плечом вошел внутрь.
– Господи помилуй! – Валентина перекрестилась на иконы и переступила порог, чтобы выйти на улицу.
– Э-э нет, ты нам мать понадобишься еще, давай, давай разворачивай ее, Семеныч!
Семеныч загородил проход, Валя развернулась и возвратилась в кухню домика. За столом уселась огромная рыжеволосая детина, бывший собутыльник сына Сашки. Рыжий всегда был очень крупным и табуретка, на которой он примостился, смотрелась под его фигурой как игрушечная.
Закинув ногу за ногу и прикуривая самокрутку, откашлялся:
– Кхе, ну Валентина! Давай, наливай, помянем другана!
– Нет у меня ничего, сами знаете, – тяжело вздохнула Валя.
– Э нет, так не пойдет! Тады, лавэ готовь мать! Сынок твой киданул меня, а потом крякнул не вовремя! На тебе теперь должок висит, как там моя бабка говорила, ах-ха-ха – «Не дети собирают для родителей, но родители?»
– Да и дать нечего, вот разве что от пенсии осталось, – Валя вытащила кошелек из шкафчика и протянула купюру.
– Ха-ха, я балдею от вашей щедрости мадам! Ну тады сами возьмем должок, раз не отдаете по добру! Пацаны приступаем к шмону! – скомандовал Рыжий.
В домик ввалились еще два дружка и вместе начали проводить «обыск».
Валя стояла и молилась, закрыв глаза, пока рылись в вещах, открывали ящики шкафа, выбрасывали одежду, и проверяли книги на полке, трясли даже старый матрас, доставшийся от прежних хозяев. На пол летели иконы, свечи с полок, перья из подушек смешивались с вилками из буфета.
– О-опачки! – выкрикнул один из дружков Рыжего, – а еще чешет, нет у нее ничего, зацените! – вытаскивая сверток из кармана старого зеленого рюкзака Сережи.
– Нехорошо мамаша! Мы тебе не волки тряпочные, чтобы шутки шутить! – разворачивая сверток бубнил старший.
– Да мне Золотарь за эту цацку на пол жизни отстегнет, ну мать, не ожидал! – Рыжий держал большой священнический крест, с красными камнями и позолотой.
«Это же от отца Сереженьки остался! Запамятовала я спрятать, сколько он там лежал?! Ой-ой, не отдала вовремя в церковь!» – в ужасе качала головой Валя.
– Ах, Господи, прости Ты меня сребролюбивую и беспамятную! – произнесла уже вслух и перекрестилась на икону в углу.
– Да у нее Гуси улетели! Не того она что-то, с этой церковью их! Санька испортила, а щас глядишь и нас заразит, давай назад двигать! – раздраженно предложил худой с черным пятном на щеке.
– Да, че засиживаться, идем, все мать, долг закрыт считай! – попрощался старший.
Вся компания спешно выходила из дома, а Рыжий уставился на крест, и не отводя глаз от него, шел как заколдованный, в надежде получить хорошую сумму у городского ювелира.
Валя села на табуретку и закрыла руками лицо.
– Благодарю Тебя Господи за проверку моей жадности, сребролюбия и скупости! Благодарю за скорбь, не вмени этим ребятам в грех, не понимают, что делают, в атеизме выросли, не научил никто! Прости нас! – всхлипывала сквозь слезы.
Понемногу выносила на улицу битую посуду и разодранные подушки. За забором, что проходил через огороды, наблюдали две соседки.
– Ай-ай-аяй. Бедная баба, до чего дошла! Мужика в могилу отправила, а такой молодой был, говорят легкие у него! – качала головой плечистая баба с веснушками на носу, – все это из-за церкви, ладан там у них, да копоть сплошная. Врач так и сказал – «Не выдержал, легкие отказали».
Вторая, Марья, добавила:
– Правду говоришь, а Сашку она сама в гроб свела! Пил, конечно, подлец, ну так кто теперь не пьет, время то какое?! А как только в церковь ходить стал, тут тебе и кранты, вот оно как!
– Да-а, что с людями делается, а ведь какая врач была, я сама к ней разов пять ездила в больницу! А теперь вон дружки пьяные видать захаживают, и где ее Бог? – отгоняла комара веснушчатая.
Откуда-то сверху, невидимо для соседок выплыла из ниоткуда подвижная и фиолетовая как баклажан жирная клякса.
Подвижное пятно вмиг ощутило смрад грехов и не могло дождаться, проникновения внутрь сродной по составу души.
– О-о-о да-а! Ну ка давай, развивай мысль, уколи ее, сделай горько! – ерзала клякса.
– Ва-а-аль! А Ва-аль! Ты когда отдашь за самого-он? Твой сынок еще год назад в долг про-осил, я дала-а! – кричала через огород Марья.
– Умница, больнее ее, так ее! – комментировала клякса, вцепившись в самое сердце Марьи – самогонщицы.
Валя обернулась на крик и слегка дернулась от увиденного. Внутри соседки, шевелил противными щупальцами размазанный по центру души бес, фиолетового цвета.
– Господи Иисусе Христе помилуй нас! – негромко произнесла в ответ Валя.
Беса ощутимо покоробило, и он сразу отпустил душу, перепрыгивая на вторую соседку.
– Ты смотри, уже молитвами отвечает! Видать тю-тю соседушка! – ухмыльнулась плечистая.
Марья ощутила, неприятный осадок внутри и произнесла уже негромко:
– Ладно уж! Шучу я, кто с мертвого брать то будет! Считай подарок!
Клякса подпиталась, оставляя в душе смрад и вмиг переместилась к Вале:
– Ну ка, не дай себя в обиду! Ответь дурехам, как полагается! Ты ведь одна знаешь истину! Пророк Елисей медведицу вызывал, чтобы детей растерзала. А ты уже почти пророк! Зря книги читала? А видения от Бога, ты же теперь знаешь как устроен мир! Они черви, раздави их!
«Господи Иисусе Христе помилуй мя! Смири душу мою окаянную, не дай разгореться осуждению!» – отсекала грязные мысли Валентина.
Клякса настаивала:
– Так не пойдет! Какое еще смирение? Унижать себя будешь, как раньше? Когда начальник отделения заставлял аборты делать, это твое смирение?
«Господи помилуй мя грешную! Сохрани мир в сердце!» – молилась Валя.
– Мир? Ха-а, ты вот молишься Донскому Дмитрию, так он, по-твоему, тоже со смирением шел на войну, да еще и после благословения Сергия? – чавкала клякса.
– Благоверный князь, научи хранить мир во время брани! Помоги и твоему тезке Дмитрию, за кого молюсь, мужу Екатерины!
Клякса огорчилась:
– Мда, так и от голода помрешь с тобой тут, полечу лучше в церковную лавку, да уже и служба скоро начинается.
Валя спешно повесила подушку
