Влас Дорошевич - По Европе

Бандит, чтоб его укрывало и поддерживало местное население, должен мстить как «за брата», как «за сестру».

Бандитам приносят жалобы и на злоупотребления своих же выборных властей.

Мэр какой-нибудь коммуны, — коммуну составляют несколько местечек, расположенных часто в десятках вёрст друг от друга, так что мэр является главою порядочной области, — мэр какой-нибудь коммуны творит неправду, обижает жителей.

В местечко, где живёт мэр, налетает «банда» разбойников.

Обыкновенная в Сицилии картина появление «банды». Они кричат:

— Закрывайся!

Все должны запирать окна и двери, прохожие ложиться на землю лицом вниз. Так что потом на суде все свидетели с чистой совестью под какой угодно присягой могут показать:

— Мы ничего не видели!

Бандиты проходят к мэру, и глава бандитов делает ему строгое внушение, берёт штраф себе за беспокойство, приказывает возвратить неправильно взятые деньги таким-то и таким-то, грозит «на следующий раз» и уходит.

Но «деятельность» бандитов, конечно, состоит не из одних «идиллий справедливости». Они составляют истинный бич Сицилии.

Это тоже «Иваны» каторги.

Бандиты не дают ни одному крестьянину «подняться от земли». Чуть кому удалось едва-едва поправить обстоятельства и обзавестись маломальским достатком, бандит накладывает на него лапу:

— Деньги есть, — плати!

И завистливые соседи держат сторону бандита:

— Это так положено: кто богат, тот платит!

Бандиты держат население на одинаковом уровне нищеты.

Они не знают себе удержу ни в чём.

Если женщина приглянулась бандиту, муж, отец, брат должны её отдать в любовницы.

Иначе, — бандит должен окружать своё имя ужасом, — самые зверские проявления «вендетты».

Начинаются поджоги, убийства близких.

И сицилианцы терпят всё это потому, что бандиты вступаются за них в некоторых случаях и, в свою очередь, помогают деньгами.

Облагая данью синьоров и galantuòmi за охрану их владений от других разбойников, бандит нуждается в ночлеге, в укрывательстве. Они много берут и всегда нищие. Они щедро платят за ночлег? за еду, за вино, за сообщничество, за полезные донесения, за предупреждения относительно карабинеров.

Таким образом, хоть часть денег, вытягиваемых galantuòmi, возвращается населению.

Бандит сорит деньгами.

Нет ничего удивительного, что среди нищих он дорогой человек.

В защиту населения от galantuòmi бандиты поднимаются редко. Разве уж живодёрство какого-нибудь galantuòmi настолько превзойдёт всякие вероятия, что даже вызовет негодование в других galantuòmi.

Galantuòmi составляют мафию. А без помощи мафии трудно существовать бандиту. С мафией он дружит и исполняет её приговоры над «изменниками» и «врагами». Люди, принадлежащие к мафии, по большей части застрахованы от бандитов.

«Синьоры», как сказано уже, пользуются услугами бандитов в своих распрях и даже заводят себе секретарей, занимаясь разбойничьими делами.

Какие разнообразные классы заинтересованы в Сицилии в «разбойническом деле», могут дать понятие опубликованные официальные данные о предстоящем процессе «сообщников и укрывателей» Варсалона.

Кроме поименованных уже маркизов и баронов, в сообщничестве с разбойником обвиняются: его жена, молодая девушка, любовница Варсалона, её мать, тоже бывшая любовница Варсалона, один инженер, один священник, комиссар полиции, мэр коммуны и адвокат.

Мать и дочь любовницами. Вы можете судить, насколько права палермская поговорка:

— Варсалона женат на всех женщинах Кастроново.

Отсутствие из местечек мужей на целую неделю, конечно, сильно помогает галантным похождениям бандитов.

Но сообщничество маркизов, баронов, священника, мэра, адвоката, инженера!

Разумеется, разбойник неуловим там, где в числе его сообщников состоит даже «комиссар полиции».

Все эти люди с кем-нибудь сводили свои счёты и прибегали к помощи бандита или указывали ему за мзду места, где можно поживиться.

— От денег кто же прочь?!

Все знаменитые бандиты имеют обыкновенно бесчисленные жизнеописания.

Эти биографии, полные чудес и ужасов, издаются выпусками, по сольди, — 5 сантимов, — за выпуск.

Они раскупаются нарасхват. Их покупают даже нищие.

Разбойники там выставлены, как образцы рыцарства, благородства, ума и благочестия. Карабинеры глупы, и кровь их льётся рекой.

Это читается взасос.

Бандит пользуется всеми симпатиями населения.

Для страшно трудящегося и бесконечно нищего населения Сицилии бандит, это — лихач, который не работает, и вокруг которого вихрем вьются деньги.

И нищие и несчастные люди с жадностью читают быль, похожую на сказку.

Словно видят золотой сон.

Сицилия очень набожна.

Но если бы вы сказали сицилианцу, что христианство учит прощать обиды, — он посмотрел бы на вас с величайшим удивлением.

А если бы вы добавили, что надо любить своих врагов, — сицилианец расхохотался бы громко, весело и откровенно.

На каждом перекрёстке пред изображением Мадонны с утра до вечера горят десятки свечей

Мне пришла в голову мысль спросить у нескольких мальчишек, в школьном возрасте, 12–14 лет:

— Что такое Мадонна?

Один отвечал, не задумываясь:

— Это — картина. Разве вы не видали?

Другой отвечал, подумав:

— Это была мученица и святая.

Третий сказал:

— Aveva uno bambino.

«У неё был ребёнок».

У каждого города свой патрон.

И когда сицилианцы, уроженцы двух разных городов, ругаются между собой, они ругают друг друга, город и патронов этих городов.

В этом «христианском многобожии», которое исповедует Сицилия, меньше всего христианства. Это какое-то «христианское язычество». Язычество с христианскими именами.

Сицилийское духовенство…

В Сицилии расположены самые фанатичные и невежественные легионы римской курии. После испанских монахов, предающихся на Страстной неделе самобичеванью и готовых хоть сейчас жечь на площадях еретиков, сицилийские монахи самые фанатичные и невежественные.

В Сицилии много монастырей. При малейшей возможности я старался проникать в них.

От этих монастырей не веет ни мирной тишиной ни молитвенным умилением.

Это просто тюрьмы, в которые люди сажают себя добровольно.

Внизу, у внутреннего монастырского хода в церковь, как в гостиницах дощечка с именами монахов.

— Каждый утром выходит и закрывает своё имя, — объясняют вам, — если несколько дней чьё-нибудь имя остаётся открытым, идут к нему в келью посмотреть: не случилось ли чего.

У них нет общих столовых, еда ставится у двери каждого.

— Ну, а если несколько дней он не берёт еды, — не заходят посмотреть, не болен ли?

— А может быть, он дал обет не есть несколько дней!

Длинный коридор, с кирпичным полом, истёртым бродившими тут в одиночку и молча отшельниками.

Келья с узким, решётчатым окном. Распятие и постель. Больше ничего.

— Вы умываетесь? — решился я спросить у одного монаха.

Он отвечал:

— Это мирское. А мы — монахи.

Очень часто, вступая в монастырь, вы слышите предупреждение от послушника, который вас сопровождает:

— Говорить ни с кем нельзя. В нашем монастыре обет молчания.

— Но вы говорите?!

— Я ещё грешный. Не совсем посвящён. А другие говорят раз в год. Это называется «грешный день». Собираются и говорят полчаса.

Так живут в этих мрачных тюрьмах друг другу чужие люди.

В знаменитом монастыре капуцинов, около Палермо, где в катакомбах хранятся на виду 8,000 забальзамированных, засохших трупов знатнейших граждан Палермо, я спросил у настоятеля:

— Как же у вас в катакомбах в гробу лежит тело Франческо Криспи? Ведь он был гарибальдиец.

Настоятель ответил мне со вздохом:

— Катакомбы принадлежат не нам, а городу.

И с улыбкой добавил:

— Если бы их отдали нам! Мы выкинули бы его труп за стену, — пусть жрут эту падаль собаки!

А монах, с которым я гулял по монастырскому саду, рассказывал мне:

— Вы знаете, сколько этого злодея ни бальзамировали, ничего! У него провалился нос, сгнили глаза. Приходится его держать в гробу. Да он и в гробу ещё долго жил!

— Как жил?

— Это видели, когда открывали гроб. У нечестивца росла борода. Он ещё долго мучился и жил, когда его похоронили!

Таково фанатичное духовенство Сицилии.

В Сицилии три университета, — и Сицилия один из самых невежественных уголков на свете.

Начальное образование лежит на обязанности муниципалитетов. Муниципалитеты, поставленные мафией, не любят тратить доходов на простонародье.

И потому очень рады, что духовенство открывает школы.

— Нас избавляют от расходов!

Начальное образование находится почти исключительно в руках духовенства.