Джозеф Д’Лейси - DARKER: Рассказы (2011-2015)
И он вошел. Морду перечеркивал уродливый оскал. Пес смотрел на собравшихся в зале и улыбался. Нет! Он хохотал над ними! Хохотало его красное платье. Хохотала поднятая рука, рисовавшая в воздухе крестное знамение.
— Защищайте своего короля, — пролаял Пес.
Это была игра. Два монаха по очереди кидали кости, шептали что-то на ухо послушникам, а те громко называли наши новые имена: алеф, бет, гимель или дальт с последующим за буквой числом. Названный заключенный должен был пройти по клеткам, число и направление которых также озвучивал послушник.
Миниатюрный человек, которого я видел в камере, оказался рядом с молодым марраном.
— Бейтесь, — крикнул им стражник.
Они продолжали озадаченно смотреть друг на друга, губы дрожали, острия мечей были направлены в пол.
— Бейтесь, — громко повторил стражник, заключенные не двигались.
Собачьи головы зароптали. Красный Пес сделал едва заметный жест рукой, приказывая им замолчать. Ряд стражей молча расступился. На доску вышел еще один Пес, в отличие от остальных он был наг, лишь на чреслах висела повязка, а лицо скрывала маска. Все его тело покрывали вырезанные рисунки. Спину от плеча до пояса рассекали несколько глубоких рубцов. В руке он сжимал меч с широким лезвием. Молниеносно он оказался рядом с нерешительной парой. Свист стали. Голова миниатюрного человека с выпученными глазами покатилась к ногам одного из стражников. Тот брезгливо поморщился и пинком отправил голову обратно в зал. Молодой еврей выставил перед собой меч, он решил защищаться. Но что может юнец, никогда в жизни не державший оружия, против человека мастерски им владевшего? А палач, как тигр, неторопливо и бесшумно обходил свою жертву. Выпад — и юноша упал на колени. В глазах — недоумение. Он пытался закрыть рану на груди, из которой выплескивалась кровь. Палач скрылся, ряды стражи сомкнулись.
Заключенные не двигались. Взгляды были устремлены туда, где только что развернулась кровавая сцена. Все мы слышали о суровых нравах инквизиции, но никто не мог предположить, что под крылом католической церкви будут твориться подобные зверства.
Я не слышал, как послушник назвал имя и число. Из оцепенения меня вывел приближающийся рев. Стремительный вихрь сбил с ног, и я оказался на полу. Лица касалась борода нападавшего, от гнилого дыхания к горлу поступила тошнота. Одной рукой он прижимал мою грудь, меч во второй был нацелен в шею. Нападающий продолжал реветь — он был напуган, он был готов убивать кого угодно, лишь бы Пес-Палач не подкрался к нему тигриной поступью. Левой рукой я сдерживал его клинок, а правая шарила по камню — при падении мой меч выпал. Рев сменился на яростное рычание. Он не ожидал, что встретит сопротивление, и теперь всей массой навалился на меня. Есть! Пальцы нащупали сталь. Врага настолько ослепила ярость, что он не видел ничего, кроме моей шеи! Маленькие и красные глаза были направлены в одну точку. Вот он момент! Я оттолкнул его. Клинок вошел под бороду как в масло. Пройдя треть, острие уперлось в черепную кость. Рычание превратилось в бульканье. Тело обмякло и затряслось, я отбросил его и с трудом поднялся на ноги.
Голова гудела. Ранен? Оглядел себя. Над рисунком пешки несколько липких пятен. Кажется, это не моя кровь. Все тело бьет дрожь, мысли перепутаны. Возьми себя в руки! На войне бывало и хуже!
— Бет второй, встань на клетку, — шикнул ближайший стражник. Я подчинился.
Бои быстро заканчивались. Прежде чем приблизиться, участники изучали друг друга, искали уязвимое место. Короткая стычка, и победителем выходил тот, кто оказывался быстрее или моложе, а то и просто удачливее. Иногда оба заключенных падали от обоюдных ран. Не все умирали сразу, тогда ближайший из стражи совершал жест доброй воли и добивал корчившегося на шахматном поле.
Среди нас были старые или истощенные, которые с трудом держали меч, они не представляли серьезной угрозы и в другой раз могли рассчитывать на пощаду, но образ Палача Пса был еще ярок, и никто не хотел той участи, которая настигла еврея и миниатюрного человека.
Я снова слышу свое новое имя. Ноги сами отмеряют нужное количество шагов. Передо мной распростерся на черной клетке старый марран. Ноги его почти не держат, поэтому он сидит, в глазах мольба, узловатые пальцы ухватились за меч, он так сжимает рукоятку, что костяшки побелели.
— Хоти-те развле-чься, chi-cos? — как полковой барабан, выстукивает кровь у меня в голове. Выбора «не убивать» у меня нет.
Прежде чем на меня надели грубую холстину с намалеванной пешкой, у меня было другое имя. Меч со звоном падает на пол, старик пытается закрыться. Я вижу, что он плачет. Аккуратно бью в левый глаз. Он хватает лезвие и пытается воспрепятствовать его ходу. С силой надавливаю и проворачиваю. Вы когда-нибудь ощущали, как ломаются чужие кости? Я — да. Его тело мелко содрогается, трепет ползет по лезвию и тонкой струйкой входит в мою руку. Это струя жизни, которую я забираю у убитого. Он слишком стар, поэтому струя слабенькая. Но ее оказывается достаточно, чтобы я ощутил прилив сил. Прикрываю глаза и глубоко вдыхаю, стараясь не пролить ни капли. Это похоже на теплый летний ветер, который гладил мое лицо, на свежий воздух. Я поглощаю жизнь маррана.
* * *— Бет второй, две клетки вперед.
Передо мной — мавр Абу Дакри. Вот оно как. Еще несколько месяцев (или лет?) назад он помогал мне с корзинами на рынке, а теперь держит меч на изготовку и смотрит в глаза. Едва заметно он кивает. Давай уже покончим с этим цирком! Пусть святоши утрутся! Я сокращаю дистанцию, обхожу его справа и делаю несколько финтов. Мавр легко уворачивается. Атакую — он парирует. Несколько секунд лязгает железо. Правую руку пронзает боль, и меч падает на пол. Могучее тело наваливается на меня. Мы оказываемся на полу лицом к лицу, лезвие его меча зажато между нами так, что острие сверкает в нескольких пульгадах от моего носа. Здоровой рукой я стараюсь оттолкнуть его от себя.
— Помни, кем ты был, — хрипит мавр. Хватка мгновенно ослабевает, и он буквально насаживает свою голову на острие. Я смотрю в его глаза, в которых еще плещется жизнь. Проталкиваю меч глубже. Мавр еще что-то силится мне сказать, но с губ срывается только хрип. Взгляд мавра заволакивает пелена.
Мощный поток врывается в меня. От неожиданности грудь сдавливает, и я не могу вдохнуть. Слабость отступает, боль в руке уходит. Я чувствую, как сила воина наполняет меня.
Неужели ты настолько обезумел, мавр, что позволил так просто себя убить? Ты так боишься потерять себя, что выбрал смерть? Или ты не был безумным, мавр? Может, ты как раз и сохранил в себе икру разума? А это я погружаюсь в ад помешательства.
Снова гудит тишина. Передо мной распростертое тело мавра. На его груди — фигура белого короля. Я оглядываюсь. За моей спиной на меч опирается высокий Дон. Рубаха с черным королем забрызгана кровью. Чужой кровью. Сам Дон легко ранен. Кроме нас и стражи на доске ни одного живого. Все закончилось? Обвожу взглядом трибуны с молчащими песьими головами. Обвожу взглядом мертвых. Их лица искажены болью, бороды слиплись, волосы всклокочены. Облизываю сухие губы, слюны нет. Воды! Дайте хоть каплю воды!
За спиной звук металла, разрубающего мясо. Тело реагирует быстрее, чем я соображаю, что происходит. Упираюсь ногой в грудь мавра и выдергиваю меч. Прости, Абу Дакри. Делаю перекат и подбираю еще один. На том месте, где только что был я, стоит Пес-Палач. Краем глаза замечаю, как Дон падает лицом вниз. Оказываюсь сзади Палача. В голове стучит кровь, чувствую, как вместе с ней по сосудам бежит сила мавра. Время останавливается, а вместе с ним медленнее звучит стук в голове. Все преображается.
Передо мной — голая спина Палача, покрытая вырезанными рисунками. На ней выступают острые лопатки, между которыми раскинул руки Спаситель. Глубокие борозды шрамов пересекают по диагонали его и крест, на котором он распят. Под крестом вырезаны буквы. Смотрю на них, но они упорно не хотят складываться в слова.
Мир вокруг приходит в движение. Вращается, словно лопасти огромной мельницы, все быстрее и быстрее. Река времени возобновляет нормальное течение. «Поторопись!» — шепчет голос внутри. Перехватываю мечи и делаю шаг. Бью немного выше поясницы, так, чтобы не попасть в ребра, и чуть склоняю лезвия друг к другу. Они пересекаются у него внутри.
Держусь за черенки, пока он оседает на пол. Держусь, пока его тело бьет агония. Наконец мне удается понять, что за слова вырезаны под крестом: Et colligent eos et in ignem mittunt et ardent[327].
С каждым трепетом его тела, с каждой судорогой в меня входит новая сила — ровный и холодный поток, чуждый эмоциям. Поток Палача, для которого добро и зло едины. Палача, который только исполняет приговор.
Мне холодно. Все тело трясет. На несколько минут, а может, и больше, я теряю сознание. Прихожу в себя на полу среди десятков тел. Черная пешка лежит на белой клетке. Одна. Кем я был? Помню лишь, что когда-то у меня было имя. Теперь это не имеет значения.
