Озарение - Владимир Моисеевич Гурвич
— Да, тут вы правы, для чего-то необыкновенного требуется нечто особое, что словами не выразить. Со мною тоже такие состояния случаются не часто.
— С вами? — удивилась она. — А я думала, вы всегда так можете.
— Далеко не всегда, — вздохнул Басин. — И это, между прочим, замечательно. Что было бы, если бы мы пекли шедевры, как булочки в пекарне. Они бы обесценились. Я имею в виду не только деньги, но и художественная ценность картин. Мой вам совет — не гонитесь за количеством. Пусть их будет немного, но зато каждый холст — настоящее откровение. Сделайте это слово ключевым в своем творчестве; нет откровения, нет картины. Замажьте ее, даже если она закончена. Не нужно обыденности, мир и без того задыхается от нее.
— Я понимаю, — кивнула головой Дана.
— Верю вам, — кивнул в ответ головой Басин. — Ваш талант таков, что именно вы как раз и можете меня понять. Многие же делают только вид, что понимают. А продолжают творить не картины, а картинки. Главное, чтобы купили. И ведь покупают! Запомните, Дана, покупка — это не главный критерий.
— Каков же он тогда?
— Собственная удовлетворенность, собственное восхищение самим собой, ощущение своей сопричастности к высшему. Можно привести и другие критерии, но полагаю, этих достаточно.
— Вполне, — согласилась Дана.
Басин слегка наклонился к ней.
— Я знаю Гершовича — сам через него прошел. Он будет вам сулить золотые горы. Не поддавайтесь, держитесь за свои принципы и позиции. Если чувствуете, не получилось по-настоящему картина, не несите ему. Он ее продаст за хорошие деньги, но они вам выйдут боком. Начнете за ними погоню, рано или поздно станете гнать халтуру. Сколько видел таких, даже не представляете. Очень прошу, не торопите события. И тогда получите все, что заслужили. Вы очень талантливы, Дана, к вам все придет: и деньги, и успех, и слава. Выдержите только паузу. Это все, что я вам хотел сказать. — Басин встал. — Отыне буду следить за вашим творчеством.
Дана, не отрываясь, смотрела на удаляющую, несмотря на возраст, прямую спину Басина. И вдруг поймала себя на том, что если бы они занялись сексом, она бы снова оказалась в мире тех самых видений. Но как это сделать? Не может же она догнать его и предложить себя. Он сочтет, что она хочет втереться к нему в доверие, воспользоваться ему почти безграничными возможностями. И, скорей всего с презрением пошлет ее подальше.
Дана провожала взглядом Басина до те пор, пока он не исчез из ее поля зрения. Затем встала и пошла к бару. Ей захотелось выпить что-нибудь крепкое.
45
Утром позвонила Аничкова и сообщила, что Гребень согласен ей позировать. Всего будет три сеанса, а за работу она получит три тысячи долларов. Дана невольно сморщилась, гонорар ей показался совсем маленьким. Тот же Басин за такой портрет получает по слухам не меньше триста тысяч баксов. Ей, разумеется, до таких сумм далеко, но все же подруга могла бы выбить из него и побольше. Тем более, придется с ней делиться деньгами.
Но эти размышления Дана предпочла оставить у себя в голове. Вместо этого она решила продемонстрировать недовольство другим.
— За три сеанса хорошего портрета не написать, — сказала Дана.
— А ты уж постарайся. Радуйся, что будет три сеанса, Гребень хотел ограничиться одним. Я его едва убедила, что этого крайне мало, и хороший портрет не получится. Приходи сегодня к нему в час в офис, он тебя ждет. И, кстати, не советую с ним спать, я его знаю, тебя он трахнет, а денег больше все равно не заплатит. Ты все уяснила?
— Все.
В час дня Дана была в офисе Гребеня. Ее уже ждали и провели прямо в его кабинет.
Гребень встретил Дану откровенным сальным взглядом.
— Вот и свиделись, — констатировал он.
— Да, — подтвердила очевидный факт Дана.
Неожиданно Гребень поставил на стол бутылку коньяку.
— Давай с тобой выпьем за начало работы, — предложил он.
— Вы что, я не могу, я должна быть абсолютно трезвой. Иначе ничего не получится.
— Уверена? — с сомнением покачал Гребень головой. — Ну, как знаешь. А я выпью.
— Ни за что! — вскричала Дана.
— Это еще почему? — изумился хозяин кабинета. — От одной рюмки я нисколько не изменюсь. Буду таким, как обычно.
— Нет, не будете. У вас глаза станут другими. А они мне нужны абсолютно трезвые. Иначе я не смогу написать ваш взгляд. Он получится не таким, какой он есть в нормальной ситуации. Вам не понравится.
— Надо же, — удивился хозяин кабинета. — Вот не предполагал, что от выпивки меняется выражение глаз. Ну, раз говоришь, то не буду. — Гребень спрятал бутылку в стол. — Давай тогда начинай. У тебя ровно час.
Чем больше вглядывалась Дана в лицо модели, тем больше поражалась его грубости. В каком-то смысле оно было ее образцом, словно бы природа вылепила некий образец. Для нее, Даны, — это настоящий вызов — создать портрет такого человека, чтобы с одной стороны он ему понравился, а с другой — оказался бы правдивым, невольно подумала она. Задача была не простой, но от этого еще более интересной.
Причем, у Гребени грубым было не только лицо, все его жесты, манеры, даже голос были каким-то нарочито резкими. Создавалось впечатление, что иначе он просто не может ни говорить, ни двигаться. И Дана мучительно размышляла, как передать ей эту его особенность и одновременно не удариться в шарж.
Некоторое время Гребень позировал молча, за что ему Дана была даже благодарна. Но вскоре такое примерно поведение бизнесмену надоело.
— Слышь, мне Маринка сказала, что ты такая же крутая художница, как я крутой бизнесмен, — почему-то хмыкнул Гребень.
Дана на мгновение оторвала взгляд от холста и взглянула на мужчину.
— До вас мне еще далеко, Михаил Анатольевич, — ответила она.
— Да ты не куксись, я Маринке в таких вопросах доверяю. Она в них дока. Если сказала, так оно и есть.
— Ей видней. Но пока говорить об этом еще рано. Главное начать.
— Начать и кончить, — захохотал Гребень. — Это ты точно сказала. Я тоже всегда так считаю.
— Пожалуйста, не смейтесь, — попросила Дана. — Мне это сильно мешает.
— А ты молодец, умеешь обращаться с нашим братом. Я думал, что ты совсем робкая. Надо будет тобою заняться. — Гребень сделал одинаково красноречивый и неприличный жест.
И внезапно случилось то, чего Дана никак не ожидала, ее охватило вожделение. Грубость лица и манер, откровенная непристойность поведения мужчины высекли
