Туристический сбор в рай - Дмитрий Михайлович Липскеров
Когда Марлону исполнилось сорок, умерла Инесс. И вдруг оказалось, что Чавелла любил ее, сам того не подозревая. Не приемных родителей, а именно бабушку. Он плакал над ее остывшим телом, лежащим в семейной кровати Семена Искрящего, пока санитары не забрали ее навсегда. Марлон порылся в бабушкином шкафу, ничего ценного не обнаружил, нашел лишь какую-то серебряную монету в хрустальном бокале, которую в память об Инесс по обыкновению проглотил. Он решил, что монета всегда будет находиться при нем как память, но она куда-то запропастилась. Ну и грош ей цена, так как память – она в сердце.
Он не появился на похоронах. Ему не хотелось видеть родителей, которые были для него совершенно чужими, которые теперь могли выйти на пенсию, чтобы заселиться в квартиру заслуженной артистки…
Марлон продолжал лететь по жизни бессмысленной красивой птицей, живя лишь одним часом, как будто будущего не существовало. Он по-прежнему пользовался успехом у женщин и без сожаления обносил, глотая ювелирные изделия в избытке и живя на деньги от их реализации.
Одно время он пел даже в цыганском театре «Ромэн», куда его пригласил сам Сличенко. Главный цыган страны, оказывается, хорошо помнил циркача Семена Искрящего, который управлял номером эквилибристов на смешанных эстрадных концертах. Сличенко, окруженный восхитительными цыганками, пел, а Семен без устали крутил ногами собственную жену.
В цыганском театре Марлон убеждал артистов и персонал, что он лишь похож на цыгана, на самом же деле он по рождению итальянец – так якобы было сказано в записке, заткнутой в одеяльце, в которое был завернут подкидыш. Никто ему не верил – рыбак рыбака видит издалека, но относились к его фантазиям с терпением, слегка жалея ветреного артиста. Ляли, Златы и Рады советовали сорокапятилетнему мужчине обзавестись семьей, ведь плохо дело может закончиться. Невыносимо цыгану без жены и детей, умрет от тоски цыган.
– Я итальянец! – настаивал Марлон.
Как-то вечером, во время спектакля, старейшая артистка театра застала его в своей гримерной глотающим ее старинные фамильные серьги с огромными розовыми жемчужинами – подарок деда, известного цыганского барона Гозело. Марлона безжалостно выгнали из театра, а молодые артисты-цыгане напоследок избили мнимого итальянца, приговаривая «у своих не воруют», после чего Марлон Марленович пролежал в больнице две с лишним недели. С этого времени он частенько хворал: то ли почки повреждены были при избиении, то ли уже возраст усугубил последствия расправы. Он часто посещал врачей с различными жалобами, тратя свои небольшие сбережения. В те месяцы, когда здоровье позволяло, Марлон пел в маленьком ресторанчике на краю города, где его представляли как артиста театра «Ромэн». Он исполнял классические цыганские песни, получал чаевые и благодарил по-цыгански: «Найс туменгэ» («Спасибо») – единственное, что он выучил на родном языке.
В январе 1990 года Марлон почувствовал новое недомогание – в области кишечника. У него появились проблемы со стулом, да такие, что он на полчаса боялся выйти из дома. Промучившись месяц, страдалец вызвал врача, цыгану помяли отвисший живот и определили, что без колоноскопии здесь никак не обойтись. Врач выписал препарат, очищающий прямую кишку, и объяснил, что сейчас в клинике прекрасная американская аппаратура и понадобится девять минут, чтобы понять причину недомогания.
Процедура оказалась не из приятных, но уже на четвертой минуте исследования врач вскрикнул, как если бы ему гвоздь в мягкое место воткнули:
– Иди ж ты!!!
– Рак?! – с ужасом прошептал Марлон Марленович.
– Вот это да!!! – таращил глаза в монитор врач. – Ну никогда такого не видел! Да здесь на статью научную наберется!
– Так плохо?
– Ну не поверил бы, если бы сам не увидел! – И развернул монитор к лицу обследуемого. – Это ж надо такое!
Пациент пялился в экран, но понять ничего не мог. Видел какие-то пузыри, еще какую-то розовую гадость. Он понимал, что это его кишка и что она, малоприятная изнутри, наверное, очень больная. Марлон тяжело вздохнул и тихо пропел строчку:
– Мииилаая, ты услыыышь меня…
– Видите? – спросил врач.
– А что я должен видеть?
– Да вот здесь же! – Доктор перевел курсор в правую часть экрана и укрупнил картинку.
И здесь Марлон Марленович увидел лицо девушки с распущенными волосами.
– Вижу, – ответил потрясенный артист.
– Что это?!!
– Это девушка в жо… Вернее, это монетка, которую я проглотил в молодости… – В это мгновение перед Марлоном пронеслась вся жизнь беззаботной бабочки-однодневки. В этой жизни отсутствовали любовь, друзья, и даже соплеменники не верили, что он итальянец. И было лишь одно светлое пятно – бабушка. Его Инесс Искрящая, балующая внука, окружившая неродное дитя любовью и нежностью. – Я ее проглотил, а она, видимо, застряла… Там…
– Вот оно как бывает! – радовался доктор. – А сейчас мы ее вытащим, коли она сама на свет попросилась. Слизистая ее поглотила когда-то, обволокла молодыми тканями, а сейчас, когда и геморройчик имеется – напрягаетесь излишне, и общая слабость организма… Вскрылась она, и никуда не денется ваша девушка! С помощью захвата я ухвачу ее…
Больно не было, и через несколько минут врач извлек из ануса Марлона монетку.
– Уан доллар! – прочитал колоноскопист. – Не слишком богатый в материальном плане улов, зато в научном!..
– А последствия для моего здоровья?
– Никаких! Все проблемы со стулом были из-за нее! Надевайте штаны и живите! – Врач вымыл денежку в спирте и передал пациенту. – Надо же такому случиться!..
Марлон спрятал монету в портмоне и продолжил свою жизнь. Безмятежность его существования исчезла, денег не хватало, женщины ушли в прошлое вместе с драгоценностями, и он вынужденно перебрался в маленькую съемную квартирку рядом с местом работы, продолжив петь в ресторане за еду и чаевые от клиентов.
И тут пришла внезапная помощь. Оказалось, что супруги Искрящие, его приемные родители, в течение двух лет друг за другом умерли по веским причинам, оставив ему двухкомнатную квартиру, которую он тотчас продал и все имущество из нее реализовал.
В переломанной стране стало совсем серо, страшно и тоскливо. Марлон, переведя
