Год рождения 1960 - Фёдор Стариков
Но тогда все они вернулись живыми. Они не совершили каких-то подвигов, но они честно сделали ту работу, которая была возложена на них.
Эпилог
Детский сад, в который ходила Маришка, располагался в здании старой, дореволюционной постройки, часовни, на углу главного городского проспекта. Своего двора у садика не было, и гулять детишек выводили прямо на аллею посреди проспекта. Фёдор не собирался забирать дочь из садика без жены, он встал за углом ближайшего дома и просто наблюдал. Был конец марта, небо было ясное, солнышко пригревало. И по проезжей части и по аллее уже бежали маленькие ручейки. И детишки, и воробьи галдели так, как будто соревновались, кто кого перекричит. Маришку в яркой розовой курточке, купленной осенью на китайском рынке, было видно издалека. Она как всегда верховодила. Малышня по очереди забиралась на спинку засыпанных снегом старых скамеек и по ее команде прыгала вниз.
Он простоял так с полчаса, потом пошел на работу к жене. Она не знала о том, что они прилетели, но как будто уже ждала его. Он не успел открыть дверь их кабинета даже наполовину, коридор был глухой, темный, его не должно было быть хорошо видно в проеме, но она среагировала уже на дверной скрип, выронила прямо на пол кипу папок и побежала ему навстречу. Обнявшись, они долго молча стояли в темном укромном закутке под пролетом лестницы на второй этаж. Он не помнил, когда плакал последний раз, может на похоронах у Тяти, а может у бабушки Насти. Он и сейчас не плакал, но слезы текли само собой.
— Они думают, что ты в командировке… А в этом виде, еще и с бородой наверно, догадаются… По крайней мере, Сережа.
Сережа догадался. Когда его встретили на выходе из школьного двора, он старался казаться невозмутимым, все-таки уже третьеклассник:
— Привет, пап! Длинная же у тебя командировка!
— Привет, сын! Ну что поделаешь — служба…
И только когда мама чуть отошла переговорить с кем-то из родителей, он вдруг вцепился в руку Фёдора, потянул ее вниз, и, когда Фёдор наклонился к нему, шёпотом спросил:
— Пап, ты ведь на войне был, да…?
Фёдор приобнял сына:
— Только давай никому об этом не говорить. Ты, я и мама … Хорошо?
— И Маришке?
— И ей…
Вопреки его ожиданиям, несмотря на бороду, Маришка узнала его издалека. Она рванула к нему навстречу, поскользнулась и упала на живот прямо на тротуар, покрытый грязным слоем раскисшего мартовского снега, испачкав свою яркую розовую куртку. Хотела заплакать, но передумала, и мгновение спустя уже забралась к нему руки и обхватив его за шею радостно оповещала всех вокруг:
— Папа приехал! Папа приехал!
— Мариш, ты скучала хоть немного?
— Знаешь, как я скучала? Я так скучала, так скучала…
Она вдруг наклонилась к его уху:
— Я даже плакала без тебя… Ночью…
Вечером они ели их фирменную семейную капустную пиццу, а потом играли теннисным мячиком в стенку в полупустой большой комнате. Ведь они переехали в эту квартиру всего недели за две до командировки. Сердце не ныло, ему было хорошо и спокойно.
Ночью он несколько раз вставал, смотрел в темное окно поверх верхушек сосен на светящийся в отдалении город и несколько раз ловил себя на мысли — почему не видно осветительных ракет? Блокпосты должны ночью пускать осветительные ракеты! Ночью ведь духам в городе раздолье…
Потом он шел в комнату к детям, слушал их сопенье, вдыхал их запах…
Пацаны… Толька, Андрюха, Лёва… Вы должны видеть оттуда — ведь он не струсил, не спрятался, не сбежал… Но, он должен был вернуться живым. Вот из-за этих, теплых и сопящих…
Он был уверен, что пацаны его поймут.
А сон, в котором он встречал их по дороге в Пузаны, стал сниться ему много позже, когда сын и дочь уже стали взрослыми. И только до Тяти во сне он никак не мог дойти. Значит еще не срок…
