Все, что произошло в отеле - Маша Трауб
– Да, так бывает, фантазии становятся реальностью, – отозвался Иван.
– Что мне делать? – Леша посмотрел на Ивана так, будто тот обладает сокровенным знанием.
– Откуда мне знать? Я вообще не женат. Любишь – живи. Не любишь – отпусти, я так считаю.
– Если разведусь, мать меня заест. Мол, она так и знала и заранее предсказывала. Наговорит гадостей про Настю. Она мне потом всю жизнь будет это припоминать, – ответил Леша.
– А если не разведетесь, сможете жить своей жизнью, своей головой? – спросил Иван.
– Не знаю… Настя мне правда не пара. Я ей что-то рассказываю, она не понимает. Рассказываю про студенческие годы – замыкается. С моими друзьями встречаться не хочет. Говорит, что они все снобы и смотрят на нее как на шалашовку. У нее нет подруг. А у меня – куча друзей. Я должен от них отказаться? Она хочет, чтобы я уволился с работы и нашел другую. Не ту, на которую пристроили родители. Чтобы сам попробовал устроиться. Мол, только тогда я смогу ее понять.
– Ну в этом она, возможно, и права.
– А зачем? У меня отличная работа. Тупая, да. Но я не хочу, как она, мотаться по клиентам, жить на съемной квартире, не хочу уезжать из своей. Если у нее ничего не было, а у меня все было, разве я в этом виноват?
– Ладно, Леш, иди. Это твоя жизнь. Тут я тебе не советчик, – сказал Иван, перейдя на «ты». – Сейчас ты говоришь как маменькин сынок. Может, Настя – твой шанс чего-то добиться в жизни? Не знаю, не мне судить. У меня-то никогда не было заботливой мамочки и папы-профессора. Так что давай дерзай. Позови мне Светлану Петровну, пожалуйста.
– Хорошо, спасибо. – Леша встал и, слегка покачиваясь, вышел из номера.
Иван тоже встал. Курить хотелось до одури. В конце концов, он мог позволить себе пятиминутный перерыв. Он вышел к заливу. Сел на качели и закурил. Рядом тут же оказался Рыжий. Запрыгнул на качели и примостился под боком.
– Только тебя мне не хватало, – сказал Иван и начал чесать Рыжего за ухом. Тот не урчал, но позволял себя чесать и гладить. Развалился.
– Ну ты наглый, котяра, – хмыкнул Иван.
Он курил, невольно замечая произошедшие в отеле изменения. Цветник пусть и незаметно, но отцветал. Когда была жива мама, маленькому Ване казалось, что территория отеля – сказочный сад, где растут самые красивые на свете цветы. Чайки – большие, страшные, он всегда их боялся. Лебеди – огромные, как корабли. А эти качели… На этих сидела мама или поменяли? Надо спросить у тети Светы, то есть Светланы Петровны. Как перестроиться? Он всегда называл свою новую мачеху тетей Светой. Не думал, что они когда-нибудь еще встретятся. Все сделал для этого – чтобы не видеть, не слышать. Но судьба распорядилась иначе. И сейчас ему предстоит опросить тетю Свету. Если кто-то и знает, куда исчезла клиентка отеля, то только она. Получается, главный свидетель. Тетя Света всегда слышала и видела больше, чем все остальные. Да, еще был официант Толик. Но он не в счет. Пусть подождет. Или его сначала опросить, а под конец тетю Свету? Надо бы зайти к охраннику дяде Гене. Может, он не так слеп и глух, как считают остальные? Дядя Гена… Он всегда любил маму, был ей предан. Придется вспоминать. С отцом после похорон не говорил, не находил в себе сил. С дядей Геной тоже не хочется. Боль не ушла, сердце все так же ноет, легче не становится… Урны эти для мусора мама лично поставила на участке. Две рядом со входом, чтобы курящие постояльцы могли выбежать и покурить. Еще две – рядом с качелями, чтобы смотреть на залив. Урны с козырьками – удобно затушить сигарету. Мама на таких настаивала. Пусть дороже, но людям удобнее. Она лично инструктировала горничных – какие занавески держать закрытыми, какие открытыми. Не важно, какой номер. Пусть стандартный, а вид из окна будет как в люксе – закаты, восходы, залив, птицы. Она чувствовала людей, знала, как расставить мебель, чтобы было комфортно и дети не врезались в столы и тумбочки. За ванными следила особо – чтобы ничего не подтекало, душ переключался на разные режимы.
В этом крошечном номере со сломанным кондиционером раковина засорилась. Надо бы прочистить. Он мыл руки, смотрел, как набирается вода, явно слив засорен. Светлана Петровна за всем уследить не может. Мама как-то умудрялась и номера проверить, и с гостями, и с цветником, в котором лично возилась: что-то без конца высаживала, пропалывала. Неугомонным детям выдавала маленькие красивые леечки, чтобы «полили цветочки». Она как-то незаметно умела всех пристроить к делу, которое будет в радость, в удовольствие. Из покраски скамеек или росписи фасада здания могла устроить праздник. Всем хорошо – и взрослым, и детям. Дети рисовали наперегонки с родителями. Наверное, она была прирожденным организатором. Ее действительно все любили и уважали. Боялись, да. Но не ее, а разочарования. Мама могла прийти на завтрак и лично перепробовать все блюда. Бывший шеф, дядя Вася, по́том покрывался, когда Лилечка – так он ее называл – заходила в зал. У него кухня была чище операционной. За переваренные макароны он мог сразу же уволить повара. Специально для хозяйки выносил на завтрак творог собственного приготовления с брусничным вареньем. Сам ходил собирал ягоды, чтобы одна к одной. Варил по секретному рецепту. Дядя Вася уехал в город, работал шефом в известном ресторане. Но когда мама заболела, он вернулся. Варил манную кашу – именно такую, как любила Лилечка. Одну тарелку, надеясь, что та сможет проглотить хоть несколько ложечек. Лепил крошечные куриные котлеты на один укус и протирал картофельное
