Алексей Писемский - В водовороте
– Пишут в таком тоне? – повторил барон.
– Пишут во всяком!.. – проговорила Анна Юрьевна, и при этом ей невольно пришла в голову мысль: «Княгиня, в самом деле, может быть, такая еще простушка в жизни, что до сих пор не позволила барону приблизиться к себе, да, пожалуй, и совсем не позволит», и вместе с тем Анне Юрьевне кинулось в глаза одно, по-видимому, очень неважное обстоятельство, но которое, тем не менее, она заметила. Барон сидел к ней боком, и Анна Юрьевна очень хорошо видела его рыжий затылок, который ей весьма напомнил затылок одного молодого английского лорда, секретаря посольства, человека, для которого некогда Анна Юрьевна в первый раз пала.
Часу в четвертом барон, наконец, встал и хотел было отправиться в Останкино.
– Куда же вы?.. Dinez avec moi… le diner sera bon![86] – сказала ему Анна Юрьевна.
– О, нисколько в том не сомневаюсь! – отвечал барон и, разумеется, не отказался от этого приглашения.
Когда они сели за стол, барон сказал:
– Я завтра хочу ехать в Москву на целый день погулять там, посмотреть… Я почти совсем не видал Москвы.
– Да и видеть особенно нечего, – подхватила Анна Юрьевна. – Я сама тоже завтра еду туда на целый день.
– Изволите ехать?
– Да, et pour des raisons desagreables!..[87] Там у меня какие-то процессы глупые затеваются; надобно ехать к нотариусу, написать одному господину доверенность.
– Какого же рода процессы у вас? – спросил барон.
– Да там с мужиками по размежеванию земель; я их всех на выкуп отпустила, у меня очень большое имение, тысяч двадцать душ по-прежнему было!..
При этих словах барон даже пошевелился как-то беспокойно на стуле.
– Ну, а мужики все эти, говорят, ужасно жадны: требуют себе еще что-то такое больше, чем следует; управляющие мои тоже плутовали, так что я ничего тут не понимаю и решительно не знаю, как мне быть.
Барон, слушая все это, по-видимому, мотал себе на ус.
– De quelle maniere vous rendez vous a Moscou, – en voiture de place?[88] – спросила его Анна Юрьевна.
– Oui, – en fiacre![89] – отвечал барон.
– Хотите, я заеду за вами? – сказала Анна Юрьевна.
– Si vous le voulez, bien![90] – проговорил барон, вежливо склоняя перед ней голову.
– Хорошо, похищу вас, так и быть!.. Только мне надобно ехать в мой дом; вы не соскучитесь этим?
– Нисколько.
На другой день Анна Юрьевна в самом деле заехала за бароном и увезла его с собой. Дом ее и убранство в оном совершенно подтвердили в глазах барона ее слова о двадцати тысячах душ. Он заметно сделался внимательнее к Анне Юрьевне и начал с каким-то особенным уважением ее подсаживать и высаживать из экипажа, а сидя с ней в коляске, не рассаживался на все сиденье и занимал только половину его.
– Господина, которому вы даете доверенность, вы хорошо знаете? – спросил он ее, когда они подъехали к самой уж конторе нотариуса.
– Нисколько!.. Он адвокат здешний и очень хороший, говорят, человек.
– Ну, это… особенно если доверенность будет полная и при таком большом имении, дело не совсем безопасное.
– Очень может быть, даже опасное! Mais que devons nous faire, nous autres femmes[91], если мы в этом ничего не понимаем!
– В таком случае не повременить ли вам немножко, и не поручите ли вы мне предварительно пересмотреть ваши дела? – проговорил барон.
– Ах, пожалуйста! – воскликнула Анна Юрьевна, и таким образом вместо нотариуса они проехали к Сиу, выпили там шоколаду и потом заехали опять в дом к Анне Юрьевне, где она и передала все бумаги барону. Она, кажется, начала уже понимать, что он ухаживает за ней немножко. Барон два дня и две ночи сидел над этими бумагами и из них увидел, что все дела у Анны Юрьевны хоть и были запущены, но все пустые, тем не менее, однако, придя к ней, он принял серьезный вид и даже несколько мрачным голосом объяснил ей:
– У вас дел очень много, так что желательно было бы, чтобы ими занялся человек, преданный вам.
– Но эти адвокаты, говорят, очень честны!.. Il songent a leur renommee![92] – сказала на это ему Анна Юрьевна.
– Не всегда! – возразил ей барон. – Честность господ адвокатов, сколько я слышал, далеко не совпадает с их известностью!
– Вы думаете? Но к кому же я в таком случае обратиться должна? – воскликнула Анна Юрьевна.
– Позвольте мне, хоть, может быть, это и не совсем принято, предложить вам себя, – начал барон, несколько запинаясь и конфузясь. – Я службой и петербургским климатом очень расстроил мое здоровье, а потому хочу год или два отдохнуть и прожить даже в Москве; но, привыкнув к деятельной жизни, очень рад буду чем-нибудь занять себя и немножко ажитировать.
– Mille remerciements![93] – воскликнула Анна Юрьевна, до души обрадованная таким предложением барона, потому что считала его, безусловно, честным человеком, так как он, по своему служебному положению, все-таки принадлежал к их кругу, а между тем все эти адвокаты, бог еще ведает, какого сорта господа. – Во всяком случае permettez-moi de vous offrir des emoluments[94], – прибавила она.
Барон при этом покраснел.
– Я сам имею совершенно обеспеченное состояние и желаю вашими делами заняться ad libitum[95], – проговорил он.
Состояния у барона собственно никакого не было, кроме двух-трех тысяч, которые он скопил от огромных денежных наград, каждогодно ему выхлопатываемых Михайлом Борисовичем.
– Но как же это так?.. – произнесла Анна Юрьевна, конфузясь в свою очередь.
– Я вас буду настоятельно просить об этом! – сказал барон решительно.
Анна Юрьевна на это ничего не отвечала и пожала только плечами; она, впрочем, решила в голове через месяц же сделать барону такой подарок, который был бы побогаче всякого жалованья.
Сделавшись таким образом l'homme d'affaire[96] Анны Юрьевны, барон почти каждый день стал бывать у ней; раз, когда они катались вдвоем в кабриолете, она спросила его:
– Вы, переехав с дачи, у князя будете жить?
– Не знаю, – отвечал протяжно барон, – мне бы очень не хотелось!.. Думаю приискать себе где-нибудь квартиру.
Анна Юрьевна некоторое время как бы недоумевала или конфузилась.
– Возьмите у меня низ дома, – сказала, наконец, она и при этом как-то не смотрела на барона, а глядела в сторону.
– Но мне с мебелью нужна квартира! – возразил барон, как бы не зная, что у Анны Юрьевны весь дом битком набит был мебелью.
– У меня там мебель есть, – отвечала Анна Юрьевна, – но только одно: je n'accepte point d'argent[97], так как вы не удостоиваете меня чести брать их за мои дела.
– В этом случае, как вам угодно, – согласился барон.
– И потом я буду просить вас не держать повара, мой стол будет всегда к вашим услугам.
– Очень благодарен! – согласился и на это барон. – Ваш обед так заманчив, что его можно предпочесть всем на свете обедам, – присовокупил он.
– Вы находите?! – спросила Анна Юрьевна и сильно ударила вожжами по лошади, которая быстро их понесла.
Когда они потом стали возвращаться с своей прогулки, Анна Юрьевна снова заговорила об этом предмете.
– Тут, конечно, – начала она, делая гримасу и как бы все внимание свое устремляя на лошадь, – по поводу того, что вы будете жить в одном доме со мной, пойдут в Москве разные толки, но я их нисколько не боюсь.
– А я еще и меньше того! – подтвердил барон; но передать своим хозяевам о переезде к Анне Юрьевне он, как мы видели, едва только решился за последним обедом на даче, а когда перебрались в город, так и совсем перестал бывать у Григоровых. Известия об нем княгиня получала от одной лишь г-жи Петицкой, которая посещала ее довольно часто и всякий почти раз с каким-то тихим азартом рассказывала ей, что она то тут, то там встречает барона на лошадях Анны Юрьевны. Чтоб объяснить все эти последние поступки барона, я, по необходимости, должен буду спуститься в самый глубокий тайник его задушевнейших мыслей: барон вышел из школы и поступил на службу в период самого сильного развития у нас бюрократизма. Для этого рода деятельности барон как будто бы был рожден: аккуратный до мельчайших подробностей, способный, не уставая, по 15 часов в сутки работать, умевший складно и толково написать бумагу, благообразный из себя и, наконец, искательный перед начальством, он, по духу того времени, бог знает до каких высоких должностей дослужился бы и уж в тридцать с небольшим лет был действительным статским советником и звездоносцем, как вдруг в службе повеяло чем-то, хоть и бестолковым, но новым: стали нужны составители проектов!.. Барон очень хорошо понимал, что составлять подобные проекты такой же вздор, как и писать красноречивые канцелярские бумаги, но только он не умел этого делать, с юных лет не привык к тому, и вследствие этого для него ясно было, что на более высокие должности проползут вот эти именно составители проектов, а он при них – самое большое, останется чернорабочим. Все это страшно грызло барона, и он, еще при жизни Михайла Борисовича, хлопотал, чтобы как-нибудь проскочить в сенаторы, и тот обещал ему это устроить, но не успел и умер, а преемник его и совсем стал теснить барона из службы. Только немецкий закал характера и надежда на свою ловкость дали барону силы не пасть духом, и он вознамерился пока съездить в Москву, отдохнуть там и приискать себе, если это возможно будет, какую-нибудь выгодную для женитьбы партию.
