Виктор Слипенчук - Зинзивер
- Спокойно, спокойно, - сказала она и легонько похлопала по животу. Закрой глаза и спи, не обращай внимания.
Он закрыл глаза, а когда открыл - было уже утро и он лежал под простынею все так же совершенно голый и боялся пошевелиться, чтобы не потревожить саднящую под сердцем боль. Он силился вспомнить подробности прошедшей ночи, касающиеся лично его, но при этом думал о себе в третьем лице, как бы о некоем литературном герое, конкретно не имеющем к нему никакого отношения. Впрочем, это удавалось ему лишь отчасти, и он - страдал.
ГЛАВА 24
Все дни после Нового года я думал о себе и воспринимал себя не иначе как в третьем лице. И звездочет (гадатель-предсказатель), и поэт Митя Слезкин были моими хорошими знакомыми и даже больше чем знакомыми - они были частью меня, как и я их частью. Они знали все друг о друге и почти ничего обо мне. То есть они как-то догадывались, что есть Я, но - кто такой?.. В самом деле, кто Я, если ношу в себе и того и другого и сам являюсь их плодом - плодом неудачных отношений? Более того, точно знаю (и они этого побаиваются в своих догадках), что именно распри между ними как раз и вызвали меня к жизни.
Тем не менее именно Я, некто третий, жаждал не только примирения звездочета и поэта Мити Слезкина, но и их слияния. Да-да, слияния в единое общее "я", в результате которого Я, некто третий, рассеялся бы и исчез, как дым, как дурной сон, то есть уступил бы свое место новому Мите Слезкину, обогащенному опытом звездочета. Но именно этого-то как раз и не хотел прежний Митя! (Ему представлялось слияние со звездочетом каким-то добровольным безумием, которое если и явит его, нового, то только в качестве сумасшедшего.)
Конечно, такая перспектива не устраивала никого. Или шаг влево (со всеми исходящими и восходящими - "побег"), или уж лучше смерть, чем сумасшествие!..
В общем, всем "я" было чего побаиваться, тем более что все они свидетельствовали об одном - ужасном разладе в душе былого Мити Слезкина, достигшем критической точки. Однако по порядку - о распрях.
Утром, когда я (еще не ведавший, что Я - некто третий) лежал под простынею и силился понять, что случилось, почему соседка в таком же, как и я, Адамовом одеянии обмеривала меня, послышались легкие уверенные шаги. Они, не замедляясь, вошли в комнату, как входят к себе. Каким-то непонятным чутьем сразу угадал - соседка! И она, в отличие от меня, озабочена не тем, что произошло вчера, а тем, что должно произойти сегодня, сейчас.
Поэт Митя Слезкин, точно комок задохнувшегося крика, трепыхнулся в груди и в ужасе забился в угол. (Мне стало жаль его. Вот здесь я почувствовал, что Я - некто третий, что Я - всего лишь наблюдатель, наблюдения которого никому не мешают действовать себе в угоду.)
"Туда тебе и дорога", - безжалостно констатировал звездочет и, потянувшись, как потягиваются мартовские коты, раздулся от важности заполнил собою освободившееся пространство.
"Это тебе не Розочка, которая бросила тебя как пустое место, - уже, как хозяин положения, с гордым превосходством резюмировал звездочет. - Учись, поэт, мы сейчас свои затеем страсти-мордасти!"
И Я, и поэт Митя, и звездочет легко слышали мысли друг друга и, естественно, обменивались ими, не прибегая к речи. Для всех окружающих нашей раздельности не существовало, никто не воспринимал нас обособленно: это звездочет, это - поэт Митя, а это - Я, некто третий. Нет-нет, разделившись, мы находились в оболочке единого "я", и только в нем, как в представительском мундире, каждый из нас мог появляться перед окружающими и своим отдельным Я представлять всех нас троих. Вот в этом-то как раз и крылась причина разлада, причина распрей, но не буду забегать вперед.
В комнату вошла соседка - с распущенными волосами, в голубеньком мини-халатике, полная какой-то показной энергичности.
- Поэт-звездочет (наглядный пример, что в видимом мире никто нас не разделял), хватит дрыхнуть! - сказала она и, сняв шлепанцы, с ногами взобралась на кровать. - Ты-то хоть помнишь, как вчера наизусть декламировал мне стихи?!
Поэт Митя Слезкин, в отличие от звездочета Слезкина, невольно съежился, он вспомнил, что действительно читал стихи.
- И все о любви, и все презентовал мне! - самодовольно сообщила соседка.
Митя устало пошевелился - он не просто читал стихи, он, намекая на Гиву, во всеуслышание объявлял, что презентует их очаровательной Томе и ее сыну ?Артуру.
- Да что ты?! Ничего не помню - перебрал! - "признался" звездочет, поворачиваясь к соседке. - Хотя нет, помню, среди ночи появилась очаровательная незнакомка с сантиметром в руках...
Он неожиданно отбросил простыню (Митя невольно сжался в комочек) и, обхватив соседку за талию, бесцеремонно потащил на себя, валясь на подушку.
- Она замеряла, кого она замеряла, уж не сеньора ли?! - давясь смехом, многозначительно вопрошал звездочет.
Соседка тоже рассмеялась, она поняла скабрезность намека, но именно скабрезность и рассмешила ее. В ней она уловила законное право звездочета на нее как на свою... Да-да, на свою женщину. Она, может, только потому и заявилась к нему с распущенными волосами и в мини-халатике, чтобы выяснить, насколько он хочет воспользоваться предоставившимся ему правом.
- Совсем, совсем не то, на что ты намёкиваешь! - притворно отбиваясь, сказала она, смеясь. - Я тоже хочу сделать презент. - Как бы желая сообщить, о каком презенте речь, оттолкнулась двумя руками и вдруг, уступив новому внутреннему порыву, сама припала к его груди и прошептала с неожиданной горячностью: - А ты, Митя, знаешь, очень даже ничего!..
Что произошло дальше?! Об этом, как говорится, история умалчивает.
Назвав звездочета Митей, соседка и думать не думала, что станет своего рода яблоком раздора между ними. Но так случилось и не могло не случиться уже потому хотя бы, что всему, о чем история умалчивала, поэт Митя был не только невольным свидетелем, но и невольным участником и соучастником. Разумеется, его, как влюбленного в Розочку, вся эта внезапно открывшаяся зависимость от сладострастника звездочета не только возмущала и оскорбляла, но просто приводила в отчаяние.
Вообще все в этот день складывалось для поэта Мити чрезвычайно плохо: опустошенность, провалы в памяти, появление соседки и, главное, ее обескураживающая доступность. Именно тогда, чтобы избежать контакта с нею, он самоустранился, а звездочет воспользовался - ни его, ни соседки не пощадил. Правда, она и не нуждалась в пощаде. Раскрасневшаяся, счастливая соседка удовлетворенно лежала подле звездочета в сладостном забытьи, а он, вперившись в потолок, бесстыже подтрунивал над Митей:
- Учись, поэт, брать быка за рога! Прошу прощеньица - буренку за вымя. Просто "милки мэ-э" - замычишь от удовольствия!
Он нарочно, для Мити (показал свою власть), помял ее обнаженные груди и, балуясь, поиграл сосцами, словно своими личными принадлежностями. В заключение, точно телку, похлопал по заду.
- Бьюсь об заклад, ничем не хуже твоей Дульсинеи! Ну, может, линии не такие округлые, зато и норовом не такая взбрыкистая.
Соседка по-своему расценила действия звездочета, придвинулась к нему:
- Митя, поглянь, какой ты ненасытный?! А если тебя подкормить?!
Она прыснула и, поднырнув звездочету под руку, вдруг сжалась, словно от внезапной боли.
- Ты, наверное, сильно на меня обиделся?
Она затаилась, даже дышать перестала.
- С чего, за что?! - не понял звездочет.
"Он туп, глуп и, как следствие, самодоволен", - подумал поэт Митя.
- За деньги, которые должна была отправить твоей матери, а получилось, что присвоила.
Какое-то время вновь ее как будто не было, исчезла - ни дыхания, ни шороха, только сердцебиение. Потом всхлип - жалобный, задыхающийся.
Она рассказала звездочету, как пошла на почту, а там, как на грех, санитарный день. Они с ?Артуром поехали на привокзальную площадь, но и там не повезло - перерыв на обед. Крутнулись туда-сюда, а тут уже и автобус подошел. Решила, что из села пошлет. Но как приехала, так все и пошло кверху дном: мать приболела, корова оголодала, куры и ути не кормлены... пришлось срочно закупать комбикорма. Но пусть Митя не думает - она вернет долг, и очень даже скоро.
Соседка вытерла непрошеные слезы и, привстав, заглянула в лицо звездочета. Что она там увидела - бог весть!
Лицо его было бледным и усталым - мысли отдыхали где-то вовне... Такие лица встречаются у спортсменов, особенно у футболистов, проигравших кубковый матч и бездумно валяющихся на газоне, - победа, она была так близка, так близка!.. Впрочем, даже такая реакция или рефлексия оказалась бы для звездочета слишком сложной. В душе у него не было ничего. Он не знал, да и не хотел знать, что соседка имела в виду. Он уже решил, что спросит ее, мол, а она сама на его месте обиделась бы или нет?.. И спросил, оглоушил, продолжая смотреть в потолок.
Соседка вначале задумалась, а потом тихо стала сползать с "полатей".
- Я, пожалуй, пойду.
