Виктор Эмский - Без триннадцати 13, или Тоска по Тюхину
Трансформаторно зудящий корабль с гордым именем на борту - "Дембель неизбежен!" опустился еще ниже. Раздался четкий, как пароль, отзыв:
- Папырусучек "бэлумурканал" нэт, есть цыгарэтка "мальбуро"!
Я вздрогнул. Я вытаращился.
- Не может этого быть! - непроизвольно вытягиваясь в струнку, прошептал я. - Нет, это сон, мираж, фата моргана! - не поверил я, и как всегда ошибся.
Самый что ни на есть натуральный, Он стоял на капитанском мостике той самой хреновины, которую у нас, на Земле, называют НЛО, и одна рука Его была на поручне, а другая у лба, и Он смотрел на меня, придурка, с-под ладони - коренастый, циркульно расставивший кавалерийские свои полу-бублики в надраенных до лунного сияния хромачах, до смертного вздоха незабываемый, конопатый, говнистый, гонявший меня в хвост и в гриву за неподшитые подворотнички, за разгильдяйство, разговорчики в строю и за все такое прочее, рыжий, курнявый, в вечно заломленной на затылок фуражке, которую он, по слухам, не снимал даже на ночь, сволочь, гад, кусок, дундук, макаронник, бывший мой старшина батареи - дорогой товарищ Сундуков, Иона Варфоломеевич, каковой, царствие ему небесное, целых два с половиной года только и говорил мне: "Я из тебя еще сделаю человека!.."
Господи, даже по прошествии тридцати лет меня прошиб холодный пот!
- Кутурый из вас Тютькын? - неповторимо укая, вопросил человек, страх и уважение к которому я пронес через всю свою тюхинскую жизнь.
Я сделал три шага вперед. Четко. По-военному.
- Воынская спэциальность? Звание? - спросил товарищ старшина.
- Старший радиотелеграфист. Рядовой.
Щипачев испуганно ахнул.
- Не узнаете? Германия. Карибский кризис. Ну я еще вам в сапог нассал... Вспоминаете? М. моя настоящая фамилия.
- Ну ту, шу ты эм, так это и невууруженным глазум выдно, - узнавая, пробурчал И. В. Сундуков. - Чэго дубылся, кэм стал?.. Как, гувурышь, твуя фамылия, рядувуй Мы?
- Так точно! - подтвердил я. - Рядовой М. Он же Эмский, он же - Тюхин. Слышали такую песню "Доля"?
- Дуля?! - удивился Иона Варфоломеевич. - Кукая такая дуля?
Пришлось мне этому сундуку с клопами исполнить свою жутко популярную в народе песню. Потом другую, про армию. Я ему, долбоебу, прочитал даже коротенький отрывочек из "Химериады" и тут его, кажется, проняло. Товарищ старшина харкнул с высоты птичьего полета и сокрушенно произнес:
- Ну я жэ гувурыл, гувурыл, шу чэлувэка из тэбя, рудувуй Мы, нэ получытся!..
Уж не знаю, что бы я ему, гаду, ответил на это, но хлопнул, бля, выстрел, стоявший рядом с сигареточкой в руке полоротый мой друг и боевой соратник товарищ Щипачев как-то странно вдруг всплеснул руками, охнул, задохнулся, как от восторга, и упал, елки зеленые, навзничь, обливаясь героической кровью.
Стреляли, как мне показалось, со стороны Маяковской.
- Эх, какых людэй тэряем! - огорчился товарищ старшина. - Надэнь, Витек, учкы - услэпнэшь, я мстыть буду!..
Надо ли говорить, что это неожиданное обращение вот так вот запросто, по имени, словно током лягушку, пронзило меня, покойного Тюхина. Что-то, с отвычки больно, екнуло в груди, острым таким клювом торкнуло, пронзило как бы насквозь! "Шо?!! Хто там? - не понял я, и, пошатнувшись, догадался: так ведь кто же еще - разумеется, - оно, наше второе МЫ!.. Господи, Господи! Да неужто?! - со свойственной Эмскому эмоциональностью схватился за грудь Тюхин, и застонал, и рухнул рядом со Щипачевым, пораженный снайперской пулей в левое межреберье.
После каждого лазерного залпа Тюхин предсмертно вздергивался. Разум то гас, то вспыхивал. Ляскали зубы. Кровавые Зловредии Падловичи плясали в очах.
- Эх, товарищ Тюхин, товарищ Тюхин! - умирая, прохрипел верный телохранитель. - Вот оно ведь как получилося!.. - он затянулся последней в жизни сигареткой и закашлял, не веря своему счастью, а когда, испустивши дух, наконец-то прокашлялся, из последних сил прошептал: - Вы это, вы берегитеся, товарищ Тюхин, окрутит она вас!..
- Кто? - захлебываясь, ужаснулся агонизирующий Тюхин-Эмский.
- Ах, да все она же, она - Даздраперма свет-Венедиктовна, каковая, откроюсь вам по секрету, вознамерилася, дорогой мой товарищ рядовой, стати нашей, товарищ Тюхин, императрицей! А что касаемо вас, то вас она, курва, хочит назначить своим моргально-оптическим супругом!..
- Мор... морганатическим?! - помертвел погибающий.
Верный телохранитель что-то еще доверительно шептал ему на ухо, но Тюхин уже не слушал. Ошарашенно соображая, он пялился в потусторонние, озаряемые сундуковскими залпами небеса, простой, как газета "Правда", не монархист и даже не дворянин...
Нет, прав, тысячу раз прав был Кондратий Комиссаров, которому я однажды по пьянке подарил сервант: "Никогда не забирай взад тобой даденного, Тюхин, - Боженька накажет!". Часы, золотые карманные "мозеры", вытащенные мной из ватника несчастного Щипачева, именно они, проклятые, стали причиной непоправимого, страшного ЧП, имевшего место в декабре 43-го года на крыше дома 1 32/34 по улице Салтыкова-Щедрина.
Когда я в очередной раз воскрес, Иона Варфоломеевич уже отстрелялся. Пышущий жаром космический аппарат, свиристя сервомоторами, убирал пушки. Товарищ старшина, весь багряный от зарева пожаров, в своей незабываемой позе - правая рука за лацканом кителя, левая - за спиной, - стоял на капитанском мостике. Тускло светились его стальные зубы. Сияли медные пуговицы и значок сверхсрочника. Поблескивали черные светомаскировочные очки на глазах.
Ощупав себя, я с удивлением обнаружил отсутствие каких-либо существенных телесных повреждений. Таинственный феномен НЛО не только заживил мою новую смертельную рану, но и аккуратно заштопал дырочку на ткани пижамы.
Озаренная огнями ночь уже подтаивала с востока. На Литейном полыхал Дом Старшин и Сержантов. Дымился кинотеатр "Спартак". Я вспомнил красочное - с древнеримским революционером - панно не стене, газировку в буфете, одиннадцатикопеечное эскимо, вспомнил, как однажды у меня вытащили из кармана билетик на "Тарзана в Нью-Йорке", - я вспомнил все это и заплакал.
- Шу, Витек, птычки жалко? - не поворачивая головы, произнес, похожий на капитана Нэмо, старшина.
Я не ответил. А чтобы этот кусок не видел моих тюхинских слез, я снял со Щипачева его служебные окуляры, а поскольку там, под окулярами, оказались широко распахнутые, как у всех здешних покойников, сияющие глазищи - совершенно, скажу я вам, человеческие - я перекрестился и, повторяю, чтобы он, макаронник, не видел, как я плачу, надел черные очки на глаза, и взглянул через них на самый красивый Город всех миров и народов и знаете, что я увидел? А ровным счетом - ничего!
- Ну шу, усе понял, Тюхын? И нэчэго тут жалэть, и знаешь пучэму?.. Путуму шу нуга усе это!
- Ну... нуга?!
- Эта, рудувуй Мы, кугда у тэбя нугу в гуспытале утымут, а уна усе равно булыть!
Я растерянно озирался вокруг, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Я, как Ричард Иванович, щупал воздух и ровным счетом ничего не понимал. Наконец, не выдержав, я сорвал с окаянных глаз своих это спасительное оптическое приспособление, с помощью которого можно было отрешиться от всего: от войны, от смертей, от дорогого товарища старшины...
- Да что ж вы за люди за такие! - ослепнув от зарева пожарищ, горестно вскричал я. - Вы только посмотрите, посмотрите, Иона Варфоломеевич! Или... или у нас тоже нету сердца?!
- Ушибаешься! - нахмурился товарищ С. и, сунув руку за пазуху, вытащил что-то ярко светящееся, с электрическую лампочку величиной.
Нет, все-таки не зря где-то в глубине души я всю жизнь уважал его. Товарищ старшина Сундуков походил теперь на Данко. И я устыдился горячности своей и, переживая, переломил очки надвое.
- Хвантом усе эта! - сказал товарищ старшина. - Нэ жизнь, а цырк-шапыто, а умэсто Буга у ных - Эмыль Кыо!
- Мадула у них вместо Бога! - прошептал я и товарищ старшина, услышав это имя, скрежетнул челябинскими челюстями, которыми однажды на учениях он на моих глазах перекусил танковый трос.
Прикурив от сердца, товарищ старшина бережно вставил его обратно в грудь и, хмуря брови, сказал:
- Усе тут ыллузия - и дума, и вулыцы... И нэбо... И жысь!..
- А смерть, смерть - тоже иллюзия? - дрогнувшим голосом вопросил я.
- У самуе яблучко!
- Постойте, постойте!.. А Даздраперма Венедиктовна, а ее приказ доставить меня, Тюхина, в Штаб?..
- А прыказ, рядувуй Мы, ун и в грубу - прыказ, а Даздрасперма Вэнэдыктовна Пэрвая - нэпусрэдствэнная муя начальныца!.. Еще вупрусы есть?.. Тугда прыгутувься, я сэйчас утключу гравытационную защыту, а ты прыгать будешь!.. Да нэ на вулыцю, а ку мнэ!
И тут Иона Варфоломеевич Сундуков чикнул какой-то штучкой на своем, напоминавшем трибуну партсобрания, пульте управления Кораблем (пуК), трасформаторное гудение оборвалось, рдяное облачко, окружавшее летающий аппарат исчезло. "Ну же, чего рут руззявил!" - махнул рукой товарищ старшина и я, Тюхин, прыгнул.
Ничего такого сверхъестественного не произошло. Я, правда, малость поскользнулся, ударился злосчастной своей левой коленкой о ребристый металл корпуса, но тут же встал, одернул пижаму.
