Выбор воды - Гала Узрютова
Говорят, в доме в Кране, где последние из своих сорока восьми лет жил поэт Франце Прешерн, до сих пор сохранилась мебель того времени. Но оригинальнее мебели, чем сам город, окружавший Прешерна, не найти. Узкая и короткая кровать в доме-музее не вместила бы фигуру Франце, замолчавшего в пятиметровой бронзовой статуе[52] в центре города. Она больше похожа на колыбель. Как знать: если бы Франце послушал мать, которая хотела, чтобы сын стал священником, то не уехал бы в Вену изучать право и ничего этого не было бы. Разрешение на адвокатскую практику Прешерну долго не давали, считая его неблагонадёжным вольнодумцем. Теперь я стояла и смотрела на Крань, куда он переехал, когда спустя много лет власти наконец позволили ему заниматься правом. А строки Прешерна стали гимном Словении.
Как и здесь, на озере, в Кране я хотела найти место, которое бы прикинулось моим хотя бы на пару часов, – но поняла, что это город целиком, и отдельной такой точки нет.
Стало прохладнее, и Крань продёргивал горло после жары. На Glavni Trg парень играл на арфе. Тень вышла на улицу, люди потянулись за ней. Стекались на площадь, где уже развернулась фермерская ярмарка. Пахло урожаем, яблоками и мясом.
Старик, в жилетке которого живот почти помещался, зазывал попробовать краньскую колбасу; рассказывал, что она появилась в регионе еще в XIX веке: якобы императору Францу Иосифу предложили эту колбасу в одном из заведений, смущаясь, что чего-то более достойного у них нет, – и тот был в восторге. Её делают из свинины и свиного жира, добавляют перец и чеснок, подают тёплой, с квашеной капустой…
И всё это – в свиной кишке.
Свиной кишке.
Кишке.
Старик хотел, чтобы я тоже почувствовала императорский восторг, – но я отвернулась и уткнулась в корзину с яблоками.
Когда идёшь по мосту, прешерновскую тишину в Кране сменяют птицы каньона реки Кокра. Машут крыльями, как мельницы, которые когда-то стояли здесь у воды.
Зачем удаляться от воды, если можно прийти к воде?
У озера нет другого имени, кроме «озеро».
Нет никакой другой воды, кроме этой. Стоишь ли ты на берегу Волги или на берегу Бохиня, не поймёшь – то ли Волга, то ли Кокра, то ли Ганг. Одно слово – вода. Одна река, текущая через весь мир.
Я буду писать,
пока ты не ответишь, Кира.
Река Уэнсум
Норидж, Великобритания, осень за два года до озера Бохинь
В самолёте до Нориджа поспать не удалось. Сидевший рядом старик с гордостью рассказывал, что его предки были одними из основателей крупного предприятия в бытность Нориджа центром ткацкой промышленности, и показывал журнал со старыми фотографиями города:
– Вы знали, что река Уэнсум в Норидже становилась красной, когда туда попадали красители? Красная река. В те времена для закрепления красителей использовали мочу, собранную в местных пабах, представляете? Я в это не верю, но кто знает. Слышали что-нибудь про Norwich Red?[53] А про мост Fye на реке Уэнсум? Там применяли позорный ныряющий стул для наказания проституток, сквернословящих женщин и торговцев-обманщиков. Сажали в деревянное кресло, прикреплённое к балке, погружали в реку и окунали столько раз, сколько считали соразмерным греху. Я бы и сейчас много кого на такой стул посадил!
Похоже, этот мост на реке Уэнсум – то самое особенное место, которое я искала, чтобы отпустить кости. Там и не такое видели.
На контроле долго проверяли мой рюкзак, после чего сотрудник аэропорта накинулся с вопросами.
– С какой целью приехали в Норидж?
– Туризм.
– Какой сегодня день недели?
– В смысле?
– Назовите день недели.
Я и в обычные-то периоды не могу вспомнить, какой день недели, а он хочет, чтобы я назвала его после двух таблеток атаракса, которые выпила перед полётом.
– Вы не знаете, в какой день недели летите?
– Сегодня пятнадцатое.
– Я вас не число спрашиваю, а день недели.
– Вторник, – сказала я, увидев объявление о скидках по вторникам на кофе за спиной сотрудника.
– Угадала. Бэкпекер, значит. А что в рюкзаке?
– Талисманы.
– У нас здесь не Средневековье.
– Там правда талисманы.
– Целый мешок костей?
– Да. От бабушки достались.
Чупа-чупс во рту служащего перемещался из стороны в сторону.
– Бабушкины кости?
– Нет. Бабушка дала их мне.
– Тогда чьи это кости?
– Разные. Рыба, курица, индейка, корова.
– Откуда они у вас?
– Бабушкины талисманы. Для здоровья. Таблетки не любит. Она ритуалы с ними проводит. Добрые. Помогает людям. Для похудения, для любви, для богатства.
Служащий плюнул на руку и пригладил волосы, прикрывавшие его начинающуюся лысину.
– Как эта ерунда может сделать тебя богатым? Больше ничьих костей здесь нет?
– Ещё кость свиньи.
– Сколько их?
– Двенадцать.
– Зачем вы их сюда привезли?
– Есть такой ритуал. Зарядка талисманов. Приносишь кости к реке – и заряжаешь от воды. Бабушка сказала, у реки Уэнсум сильная энергетика, и попросила меня их зарядить. Самой ей трудно путешествовать.
Служащий надел перчатки, вынимая, осматривая и нюхая кость за костью. Чупа-чупс надолго завис в правом углу его рта.
– Нам надо всё проверить. Придётся вам пока без талисманов походить.
Он отвёл меня в кабинет, где сидела ещё одна сотрудница, оформил бумагу об изъятии костей, записал мой номер телефона и название отеля, где я остановилась.
– Завтра заберёте. Если талисманы вас не подведут.
– Но завтра днём я уже улетаю…
– Мы вам позвоним.
Без мешка с костями идти легко. Словно их никогда и не было. Словно меня обокрали. Впервые за все эти месяцы не нужно было думать, где и как отпускать кости. Возможность жить без них казалась чем-то незаслуженным, чем-то, что не может быть правдой, – простым обманом, который скоро разоблачат. Но мира стало больше – стало слышно и заметно то, чего я раньше не ощущала.
Что мне здесь теперь делать? Для начала – добраться из
