Жизнь как неинтересное приключение. Роман - Дмитрий Александрович Москвичёв

Бегюм признался Альмиле в любви, принёс ей гранаты, чтобы покушать, а она сказала, что хочет детей, но у неё с этим большие проблемы, а на гранаты у неё страшная аллергия, а потом началась реклама кошачьего корма и пенсионной реформы, сестра сказала, что сама подумывает теперь перейти, а на что перейти не сказала, вдруг больной какой-нибудь сболтнёт лишнего. Есть и такие, кто в нарушение всех правил и предписаний, каждый день смотрят разное и только делают вид, что одно и то же, но такие уж точно не сболтнут, потому что себе на уме.

Вообще, распорядок – оно, конечно, дело хорошее, но у многих здешних и свой распорядок имеется. К примеру, в понедельник Василий Фёдорович просит дежурного достать к вечеру хорошего вина, потому что у него свидание с одной всем известной особой, а уже во вторник, ещё до первых уколов, Вероника требует выдать ей прокладки, и, что самое ужасное, – персонал думает, что это один и тот же человек. Может, так оно есть, в мире вообще много ужасного, но тут вопрос деликатный, можно и выдать. А в половине девятого выдают кефир. Если случается Вероника, то на выдаче происходит заминка, потому что в организм пихать что попало – такое себе занятие, и лучше сразу выяснить процент жирности. Василий же Фёдорович пьёт Клико и заговорощицки подмигивает дежурному.

В половине девятого жизнь окончательно закатывается. Люди, как и положено, пытаются себя очистить: водой, таблетками и молитвой. Таблетки же выдаются каждому по делам его, молитва – у каждого своя: кто-то молит за близких, кто-то переживает за политическую обстановку и ядерный потенциал, кто-то просит телевизор говорить тише, кто-то просит прощенья за то, что жизнь прожил бездарно. И только вода из одной на всех трубы. На очищение даётся не более часа с ещё одной половинкой. Таким образом время хорошо делится на три равных отрезка, а люди отходят к забвению. А на следующий день всё повторится и многим снова придётся прожить свою жизнь сразу набело. В общем-то здесь – дай Бог каждому. С другой стороны – кто его знает, что дано. Ровно в десять свет в глазах гаснет. Но где-то в конце коридора, у поста дежурной медсестры, он всё-таки брезжит.