Младшая сестра Смерти - Елена Станиславская
Даже хорошо, что я осталась у «трефушек». Так бы сидела под домашним арестом и не знала, что делать. А теперь можно спокойно перемещаться по городу и выполнять задания. Правда, вначале придется вернуть свиток.
Гудки, гудки.
Я сбрасываю и набираю снова.
Механический женский голос сообщает очевидное: «Абонент не отвечает».
— Слушай, — я смотрю на сатира, — ты можешь слетать в бабушкину квартиру? Крис не берет трубку. Это на нее не похоже.
— Без проблем, малыш, — соглашается рогатый. — А ты замолви за меня словечко перед Грифом. Расскажи, сколько добрых поступков я совершил. Пора бы ему расщедриться на вторую порцию крови. — Сатир превращается в дым и улетает.
— А в общем-то неплохой у тебя помощник. — Инна присаживается рядом. — Не без червоточины, конечно, но куда деваться. Все-таки нечисть. Как он уговорил тебя пойти в Терновник?
— Никак. Просто попросил об услуге. — Заметив, как вытягивается лицо девушки-стихии, я добавляю: — Он не уточнил, что меня там могут сожрать.
— Да, это в духе нечисти. Вообще им нельзя посещать Терновник, пока они нам служат, но маленькие уловки никто не отменял.
— А где твой помощник? — спрашиваю я, пытаясь отвлечься от тревожных мыслей о Крис. — Я же правильно понимаю, что каждый, кто проходит испытания, получает нечисть в напарники?
— Ну да. — Инна странно смотрит на меня: то ли с жалостью, то ли с недоверием. — Мне помогала крутая демонесса. Теперь она, наверное, тусуется где-нибудь в Терновнике. Когда все задания выполнены, мы, трефы, проводим ритуал освобождения. Нечисть, конечно, может остаться и служить тебе дальше, но они так не делают. Они уходят. И никогда не возвращаются.
В груди неприятно покалывает, будто ежик, свернувшись в клубок, катается по сердцу. Значит, нам с сатиром предстоит расставание. Чудно: совсем недавно рогатый казался мне мерзким типом, а теперь при мысли о том, что наши пути разойдутся, и разойдутся навсегда, я чувствую грусть и смятение. Интересно, сколько он еще пробудет со мной?
Тут меня осеняет. Вот о чем давно нужно было спросить! И как я раньше не подумала об этом?
— Инна, а сколько вообще заданий? Ну, в целом?
— Как, ты не знаешь? — Девушка-стихия всплескивает руками.
— Я ничего не знаю.
— Всего шесть, — говорит Инна и, помолчав, добавляет: — Последнее самое трудное.
Мне вспоминается Клим. Как же он выразился? «У Смерти крыша поехала? Или она питает особые чувства к этой девчонке? Что за испытания такие?» Пиковый король считает, что мне достаются удивительно легкие задания. Возможно, он прав. Пока мне не приходилось ничего красть из музея или переживать клиническую смерть (кажется, Хосе вскользь упоминал, что таким было первое задание Клима). Наверное, мое финальное испытание тоже не потребует много усилий.
— А какое оно было у тебя? — интересуюсь я у Инны.
— Такое же, как у всех. Да, — кивает она, заметив удивление на моем лице, — все всегда заканчивается одинаково. Только не спрашивай! — Она машет руками. — Об этом нельзя говорить. Табуированная тема. Если б мне в свое время сказали, какое оно, последнее задание, я бы… — Инна обрывает себя и встает. — Пойдем, хлопнем кофейку. Не знаю, как другие масти, но мы пьем эспрессо литрами. А иначе никак.
Мне хочется расспросить Инну обо всем. Откуда взялись масти и зачем они нужны? Почему всякий раз, получив задание, я чувствую, что выполнить его — это чуть ли не главная цель моей жизни? А еще: кто же она — младшая сестра Смерти, укравшая свиток у меня из-под носа?
Я набираю воздуха, чтобы засыпать Инну вопросами, но тут между нами проносится серебристый дымок. Копыта с цокающим звуком касаются пола, и сатир сообщает:
— Крысы нет дома.
Я понимаю, что он говорит о Крис, и одергиваю:
— Не называй ее так, — а следом уточняю: — Ты внимательно посмотрел?
— Ну под кроватями и в шкафах не искал. — Рогатый разводит руками.
— Куда же она делась? — Я стараюсь не поддаваться панике, но в голосе уже звучат истеричные нотки, и дыхание становится прерывистым.
— Не беспокойся. — Инна приобнимает меня за плечи и ведет к стойке. — Мало ли куда можно пойти утром? На пробежку, за хлебом. Просто воздухом подышать. Ты вдвоем с мачехой живешь, да?
— Ага.
Инна усаживает меня рядом с Грифом, а сама встает за кофемашину. Сатир запрыгивает на соседний стул и принимается насвистывать «Сердце красавицы склонно к измене», отбивая ритм копытом. Я тоже постукиваю ногой по стойке, но от нервов.
Подожду пять минут и вновь наберу Крис. А сейчас надо отвлечься.
Вопросы! У меня же сотни вопросов.
Я кошусь на Грифа.
Он читает книгу: глаза бегают по строчкам, губы шевелятся. Кажется, он полностью там, в вымышленном мире, а не здесь. На лице по-прежнему видны следы усталости, но книжка будто освещает его и делает менее серым. Похоже, Гриф очень любит читать, неспроста же при первой встрече он сказал мне: «Какое литературное имя».
Я замираю. В голову молнией влетает воспоминание о мертвой старушке в окружении растений. Вот уж о чем я забыла, так это о смерти Нонны Юрьевны Беленькой. А ведь трефовый король явно знал мою соседку.
— Гриф.
Он не реагирует, продолжая зачарованно глядеть в книгу. Зову громче и дергаю его за рукав. Оторвавшись от чтива, король окатывает меня недовольным взглядом.
— Ты в курсе, что Нонна Юрьевна умерла? — спрашиваю я.
Вроде стараюсь быть деликатной — все-таки Гриф знал старушку, — но у слова «умерла» слишком острые углы. Оно просто не может звучать мягко. Торчит и царапает.
В баре становится очень тихо. Сатир умолкает. Инна перестает стучать посудой и, застыв с какой-то емкостью в руке, смотрит то на меня, то на Грифа.
— В курсе, — бросает он и снова прячется в страницах.
— Объясни ей. — Девушка-стихия, выхватив книгу у короля из рук, запускает ее по стойке.
Томик скользит, скользит. Останавливается. На обложке написано: «Земля».
Гриф раздувает ноздри, и мне опять мерещится, что у него за спиной вот-вот распахнутся крылья, как у хищной птицы. В день нашего знакомства меня посещало такое же чувство.
— Объясни, чем мы занимаемся, — настаивает Инна.
— Ой, а можно я? — с воодушевлением влезает сатир. — Понятия не имею, о какой Нонне Юрьевне идет речь, но даю руку на отсечение: наш приятель Гриф ее грохнул.
— Это
