Колокола весны - Анатолий Никифорович Санжаровский
— А что это вы меня в иждивенцы произвели? — выпустил я коготки. — Я хоть копейку у вас просил?
— Копейкой тебя осадишь! Пока одиннадцать лет толокся в двух вузах, ты сколько у государства счавкал? Скажешь, ни грошика не спионерил? Или ты бесплатно грыз кочерыжку науки? Долги отдавать думаешь?
— За училище я готов. Наладилось бы с семьёй, гляди, я ещё и вернусь барабанить в армию… Но СХИ… Оно всегда так… «Когда всё зарабатываешь своим горбом, на тебя смотрят, как на верблюда»… Деревяшками за учебу в СХИ вы меня не тыкайте. Не стегайте по глазам. Тут всё чисто. По справедляку. У государства я не лизнул ни копеюшки!
— Просто поменял государственный карман на женин. Перед каждой сессией бросал работу. Готовился. Сдавал. Устраивался на новую работу. В году по три месяца ни рупия не получал! Итого полностью полтора года кормила тебя бедная Александра Григорьевна! И чем ты ей отблагодарил? Сбрызнул в цветущую Грузию и далее везде?
И пошла тут до сблёва претоскливейшая лекция на тему "Есть ли жизнь на Земле?" Припомнилось мне и то, что за шесть лет я не принёс Саньке ведра воды, и то, что ни разу не наколол дров. Легло в строку и то, что по временам питался я с Санёкой подврозь, что звал её иногда миссис Гуантанамо…[145]
В получку часом накатывало на меня, я предлагал: "Санюха! А давай-ка питаться вразнопляску. Всяк сам по себе". — "Давай".
Нагребу полный угол тортов, кулей с дорогими, в нарядных обёртках, конфетами, с печеньями, с пряниками, с пастилой, с мармеладом. Притараню полмешка бубликов. Чуден бублик! Кругом объешь, а в серёдке так нет ничего. За что только и кинуты бабашки?.. Ну, натаскаю ещё мандаринового варенья…
Степенно накрываю поляну на одну персону…
Неделю я царствую за ширмочкой в своём углу.
Разложу на табурете с дыркой посередине свои богатства. На полу сяду на пятки. Дую чай.
У меня культурная диета.
Утром один чаёк. В обед чайковец. Вечером чаище.
Сегодня чай. Завтра чай…
Только знай меняй воду в аквариуме.[146]
Санёка не сядет за стол, не позови чтобушки меня.
Да нужны мне её щи!
Я ни разу не звал эту Гуантанамищу на чайковского. Перетопчется!
И она ни разу не закатила мне день Бородина.
Ну, одинцом сижу себе, гордо знай в поту распиваю вдвоём с тортиком чаёку.
Иногда прискажу, если Санькя где близко:
— Была жена, да корова сожрала. Да кабы не стог сена, самого бы съела!
Эти мои чаепития в одиночку на полу Санькя прозвала половыми игрищами.
После моей культурной чайной диеты можно б перескакнуть вообще на бесплатную голливудскую диету. Эти звёзды как ловко присобачились! Чтобы похудеть, без разбору бомбят жуков, пауков, тараканов, червей, муравьёв! Этого добреца у нас в Двориках внавалищу! Актриса Сальма Хайек особо обожает копчёных кузнечиков и уверяет: "Приготовленные во фритюре муравьи хороши с гуакамоле". Я б тоже устроил богатую муравьиную обжираловку. Так у меня нету фритюрницы. А потому всех синедвориковских муравьёв дарю бесстрашной Сальме! Пускай на здоровьице голливудит и дальше!
Ну, за неделю всё своё я, ушатый, по-стахановски дохлопаю, смахну последние сладкие крошки в рот и убираю на глубоких вздохах ширмочку. Прощайте, милые половые игрунюшки! Не царское это дело сидеть голодом. Я ж не китайчик Чунг Ваи[147] и вовсе не Джани.[148] У меня нету его божественного эликсира.
Грешил я тихо.
Но каялся громко.
— Мамчик Санушка! Моя светозарная Гуантанамушка!.. — в печали сдаю обратный ходок. — Светик ты мой белый!.. А давай-ка сочиним ноне день межполового примирения?!.. Давай, скоромилушка, наверное, питаться вместях за одним твоим столом…
Жёнушка-душка, пуховая подушка, и на это согласна.
Ох…
Не тужи, красава, что за нас попала. За нами живучи, не улыбнёшься!
Однако хозяйка была грех пасквильничать. Не зря пихнули её в Монголию преподавать в школе русский. Плохую не послали бы…
… Раскипелся Сяглов. Развоспитывался. Даже вон у императорских пингвинов, знай нарезает, самцы-императоры высиживают яйца! А ты, деревянный до пояса, ни к чему в доме не нагнёшься!
Пустился выхваляться, что вот-де он не боится у себя в генсековском чуме и полы помыть, и простирнуть что по мелочи, пока жёнке некогда.
Конечно, всё это пропагандистская карусель. Мол, знай сиди, махнутый, да сравнивай, какой, эстэствэнно, хороший я и какой поганец ты!
Одначе…
Санюхе мыть до глянца полы и в ладошках варить манную кашку на молоке?
Да по сараю мне такая джамахирия!
Слушал я Сяглика и в душе легко сначала хихикал. А потом и перестань. С его слов я, кажется, как-то отдалённо почувствовал, смутно доковыляло-таки до меня, что семейная жизнь вроде невидного беспрерывного подвига.
Ну, в самом деле.
Пока я был один, всё в своём шалаше делал сам. А как сошёлся, домашние дела само собой, будто ветром, отнесло от меня в сторону. Поел, поспал и ж-ж-жик на работу! То ли муж я, то ли квартирант…
И не стало для меня дел важнее музейных.
Дела эти громкие.
Примчал откуда ампулу с землицей — я герой! Раззвонит районка.
Обо мне судачат с уха на ухо. А слышно на угол.
А в сакле, в этой провальной яме, сколько ты ни кувыркайся со своими хлопотами, газета восхвалит разве?
В удовольствие летал я по стране.
Старался — кожу сдирал с зубов! — собирал себе почёт, напрочь забывал Саньку, словно не жена она мне, а так, вроде какая-то там мужатка, нанятая ломовая лошадь в нашей юрте.
А что…
А что, если на моё нолевое отношение к ней она отвечала нежеланием рожать?
От этой догадки вся душа у меня оторвалась. Неужели прокатал? Неужели я самому себе жизнь измарал? Неужели в том, что у меня нет ни дочки, ни сынка, виноват я сам? Виноват лишь я один?
Я считал себя хитрым, ловким. Я говорил себе: "Ты круглый, как мяч, тебя в ступе не поймаешь".
Но вот Сяглов поймал меня. Раскусил.
Добрался до зерна во мне. А зерно пустое, бесплодное.
Эти мысли расстроили меня.
Я встал уйти.
Сяглов отечески ласково надавил на плечо.
— Подожди. Не всё ещё сказал… В твоём возрасте уже не было Чкалова, тёзки твоего. Не было Кольцова, Есенина. Сорок лет не сорок реп. Неужели прожитые годы ничему тебя так и не научили? Что же ты в конце концов собираешься делать?
— Плоты
