Братья - Крис МакКормик
Уехать – без размышлений, бездумно – просто. Сел в автобус, и все дела.
Аво решил уехать на следующий день. Единственный автобус до Еревана уходил сразу после рассвета. И если он опоздает, то уже не уедет никогда.
Когда он вернулся с площади, Мина клевала носом. Она лежала на диване, облитая голубым сиянием приглушенного телевизора.
– Ты не успел, – сказала она.
Аво опустился на колени и поцеловал ее в лоб. Мина, поморщившись, сказала, что у него холодный нос, но Аво повторил поцелуй.
– Кажется, семьдесят пятый будет великим годом, – сказала Мина.
Глаза у нее слипались, голос дрожал.
– Ну, если этот год будет не наш, то какой-нибудь точно будет, – ответил Аво.
– М-м-м, – промычала Мина. – Этот год будет нашим.
Всю ночь шел снег. Приехавшие туристы спали в выстроенных в горах домиках турбазы, чтобы утром отправиться к подъемнику. Из города базы не было видно. Аво вышел из дома и стал ждать автобуса. Он вспомнил, как впервые увидел подъемник из окна комнаты Рубена. Сиденья, что поднимались вверх на тросах, казалось, приветствовали его вступление в новую жизнь. Они поднимались и опускались, как бы ожидая, когда он сядет и направится к своим вершинам.
В Лос-Анджелесе снега нет, а здесь намело на полметра. Аво подумал, что автобус вряд ли сможет проехать, и перспектива застрять в городе привела его в такое замешательство, что свело живот.
Перед тем как уйти, он написал Мине записку, однако не стал вдаваться в подробности. Он не хотел, чтобы ее снова стали таскать на допросы.
Сначала маленький хилый, болезненный мальчик. Потом большой и высокий… Что у них может быть общего, кроме тебя, Мина Багосян?
Конечно, это не совпадение.
Он написал: «Я люблю тебя. Когда придет наш год, я скажу тебе».
Теперь бы найти лопату. Было еще темно, когда Аво, зашнуровав покрепче ботинки, отправился на поиски. Лопата нашлась у бюро переписи населения. Он вернулся на остановку. Под фонарем мерцал снег, пестрея миниатюрными тенями от падавших снежинок. Если автобус застрянет, он никогда не сможет уехать.
Аво взялся за лопату и в течение часа расчищал дорогу до ближайшего поворота, что находился метрах в пятидесяти от остановки. Этого должно хватить, чтобы автобус, разогнавшись, не увяз в глубоком снегу. Он так сильно вспотел, что, когда снял куртку, кожа буквально задымилась. Вдалеке маячило самое высокое здание в Кировакане. Сквозь падающий снег и поднимающийся от кожи пар Аво исподлобья посмотрел в ту сторону. Затем вернулся к работе. Лопатил и лопатил снег, боясь, что вспыхнет свет в знакомом окне. Но дом стоял, погруженный в темноту.
Всем было известно, что это самое высокое здание в Кировакане. Но не в мире.
Глава одиннадцатая
Лос-Анджелес, Калифорния, 1975–1978 годы
Прежде чем сделаться Броубитером, Аво провел свои первые калифорнийские годы на складе на окраине Глендейла. Склад располагался за рекой. Если проехать мимо муниципальных полей для гольфа Уилсон и Хардинг в Гриффин-Парке, то можно заметить тупик, застроенный складскими коробками. Улица называлась Сперри-стрит. В самом ее конце стоял безобразный бетонный куб, на котором был укреплен щит с надписью: «Не может быть БОЛЬШИХ ПЛАНОВ без Л.А.».
До того как новое законодательство о зонировании ограничило хранение легковоспламеняющихся веществ, склад в конце улицы Сперри использовали компании, торговавшие удобрениями. При Никсоне группа армян подписала договор аренды, и из склада были вывезены последние мешки с дерьмом. Теперь, по прошествии шести лет, к сохранившемуся амбре внутри склада добавился запах водочного перегара профессиональных «саботажников». Рубен использовал французское написание Saboteurs, когда направил Аво письмо из Парижа, чтобы изложить свое мнение о тех, с кем теперь работал его брат в Лос-Анджелесе: «…саботажники, поддерживающие антиисторическую позицию турецкого правительства». Он заблуждался.
Несмотря на то что на складе беспрерывно работали огромные вентиляторы, несмотря на то что на гриле во внутреннем дворике жарили кебаб с ягнятиной, несмотря на количество лимонов, которые выдавливались в каждое блюдо, запахи птичьего помета, навоза и гниющего сена упорно не выветривались. Каждое утро Аво входил на склад, потягивал носом, садился в одно из потертых кожаных кресел, расположенных кругом, и говорил «доброе утро» тем, кто уже насквозь пропитался этой вонью.
Они называли его Meds Mart – «Большой человек».
Как и все люди, которым свойственно объединяться в группы, его новые сотоварищи говорили всегда одновременно, не слушая друг друга. Среди них не было лидеров, но если кто-нибудь начинал говорить, то делал это с таким видом, что уж он-то точно знает истину, а истина у них была на всех одна. Эти шестеро никогда не делились подробностями своей личной жизни. Правило было неписаным, и Аво подчинился ему. Он чувствовал, что не очень-то вписывается в эту компанию, но выбора у него не было.
В 1975 году была создана Армянская секретная армия освобождения Армении [14], и все эти люди входили в нее. Сформировал ее Акоп Акопян, армянин, живший в Бейруте. Цель организации была ясна – принудить Турцию, а вместе с ней и другие страны признать геноцид, добиться извинений и возмещения причиненного ущерба, и в любом случае – атаки на турок по всему миру, а заодно и на тех, кто поддерживает их. Все разговоры шли исключительно в этом направлении. Вопросов, которые могли бы вызвать разногласия, здесь никто не задавал, и это еще больше дезориентировало Аво. А разговор о лидерстве сразу вел в Европу, на Ближний Восток или в Азию, смотря где в текущий момент находился Акоп Акопян.
Как ни странно, тон бесед не был страстным, а скорее академическим, и Аво, вступившему в АСАЛА, как требовали обстоятельства, это напоминало обсуждение школьного проекта, который он мог бы реализовать в одиночку. Постепенно он научился отключаться от этих разговоров, слушая их, он думал о своем доме, о Мине… Исключением было, когда произносилось какое-нибудь неармянское имя. Аво сразу обращал на это внимание – еще бы, ведь речь шла, например, о похищении турецкой кинозвезды или убийстве турецкого посла.
На складе постоянно проигрывались пластинки с записями народных исполнителей Армении. Те же трели кларнетов, которые Аво слышал всю жизнь, то же дыхание дудука, извлекаемое иглой из винила.
Однажды, чтобы
