Карусель сансары - Юрий Мори
– Прости, что поздно, но я волнуюсь! – хрипловато сказала Маша. – Пришлось Толика разбудить, я же твой телефон не знала. Мог бы и сказать, кстати. Куда ты делся с набережной? Я уже и бегала, искала, всю округу обошла, а тебя нет.
Мякиш плюхнулся на табурет, чудом не выпустив из рук массивную эбонитовую трубку – телефон у бабушки был реликтовый, наверное, ещё довоенный.
– В к-каком смысле – с набережной?! Мы же с тобой до вечера гуляли. Ликёра две бутылки купили, да и потом…
Маша нервно рассмеялась.
– Какой ликёр, Тошка? Он только по талонам и в последнее число месяца. Ты ж вряд ли подпольный миллионер, на чёрном рынке его покупать. Ладно, ладно, убежал – так и скажи. Рада, что всё хорошо, слушай: завтра нас всех Женя собирает, ну тот, из лавки с краской. Сказал, что есть одна важная затея. Я не особо оппозитка, но и просто так на всю несправедливость власти смотреть не хочу. Так что, пойдём, хорошо?
Мякиш неопределённо мычал в трубку, пока она назначала время и место. Потом спросил:
– Может, за тобой в общагу… ну, в приют зайти завтра?
– Какой приют, ты чего? Мы же с Леркой квартиру снимаем. С телефоном даже, вот звоню же с него. Всё, странный ты какой-то, иди спи, а завтра встретимся. Целую в нос!
Маша положила трубку, а Мякиш так и сидел со своей в руке, слушая короткие гудки законченного разговора – он уже и забыл этот звук, оказывается.
Одна мысль колотилась в голове пьяным в чужую дверь: если они расстались на набережной, то с кем он дальше гулял, целовался, пил и даже… хм, ну там, в комнате в подвале? В клетке номер двадцать семь?
Нет, надо было выбираться отсюда. Это даже не интернат, спятишь и не заметишь.
Или поздно, или – уже?
Он мягко положил трубку на тугие рычажки, надавил сверху пальцем и встал. Хватит с него на сегодня, наверное. Хватит.
6
Мякиш с удивлением понял, что есть не хочется. Странно. То ли так повлияла долгая прогулка по глубинам нитей подсознания, то ли просто привык. Выкинул эту мысль из головы и начал собираться на встречу с Машей и остальными… оппозитами. Слово царапало изнутри – бывает же так, попадётся некий раздражитель, не хуже тех бесчисленных, непонятных, но явно дурацких словечек, которыми бросался сумасшедший Герка.
– В центр собрался? – заглянула в комнату Десима Павловна. – Дело хорошее, прогуляйся. День сегодня хороший будет. Интересный такой денёк, да.
С тем и ушла обратно в свою половину дома. Мякиш не стал дожидаться, пока кто-нибудь из друзей зайдёт, обулся и почти бегом направился за калитку, по известной уже дороге. Всё-таки странно, что до какого-то места район один в один напоминал ему о юности, а потом резко менялся. И спросить некого, почему.
Так надо. Кому надо? Зачем?
Встречу Маша по телефону назначила возле здания главпочтамта. Оно одно такое на центральном проспекте, видимое издалека. Антон пришёл раньше времени, прогулялся мимо, не останавливаясь: несмотря на вывеску, находилось там что-то другое – окна забраны решётками, у входа на ступеньках охрана из четверых санитаров. Все мужики, рослые, хмурые. Поглядывали по сторонам непрозрачными очками. И вооружены были не как обычные патрульные: длинные винтовки за плечами с примкнутыми штыками. Революционные матросы из старинных фильмов, один в один.
– Подошёл уже? Молодец! – первой появилась не девушка мечты, а Толик. – Как вчера погуляли с Машей?
Мякиша передёрнуло. Вспоминать не хотелось, но пришлось сказать:
– Нормально погуляли. Познавательно.
Появился Геннадий с объёмистой сумкой на плече, поставил её на землю, солидно пожал руки обоим, сказал по привычке:
– Ну так.
А Толик заливался соловьём, несмотря на то что его никто особо не слушал. Рассказал, как они с Леркой вчера ходили в ресторан, расположенный в бывшей поликлинике, и ели какое-то неведомое блюдо: рыба не рыба, мясо не мясо, но очень вкусно. Потом смутился и добавил, что основной целью было не пожрать, конечно, а разведать жизнь приближённых к власти изнутри, в местах морального разложения. Перед актом мести – самое то.
– Каким актом? – удивился Мякиш.
– Ну ты даёшь! Так белила-то не зря брал, вечером к памятнику коронарху подобрались, Лерка на шухере стояла, а я рисовал. Постамент там теперь весь в смайликах и скобочках, сбоку надпись «Всё идёт по плану» – это из запрещённого Гребенщикова, если ты не в курсе. А у коня ещё яйца теперь белые-белые, как с птицефабрики. Санитары должны с ума сойти от одного вида.
Антон выслушал весь этот бред с каменным лицом. Если это акт мести, то он саудовский принц. На выданье. Вся деятельность этих самых оппозитов отдавала лёгким сумасшествием на фоне приёма тяжёлых наркотиков.
– А вот и мы! – нараспев, на два голоса сообщили Маша и Лерка. – Можно начинать.
Геннадий кивнул, наклонился над сумкой и прошелестел «молнией». В руках у него очутились два грубо слепленных из глины и покрашенных в безумную смесь колеров предмета. Один из них он немедля сунул Толику. Больше всего это напоминало самодельные игрушки, как если бы младшая группа детсада поставила перед собой – и успешно решила в меру сил! – задачу слепить пару пистолетов с необычно длинным стволом. Вместо спусковых крючков были вставлены ржавые кривые гвозди, а рукоятки своими неожиданными изгибами напоминали корни дерева.
– Пулемёта у нас нет, но и так сойдёт! – сообщил всем Толик и прицелился из своего детского оружия в стоящих у входа санитаров. – Друг на друга не направляем, Ген, сам понимаешь.
– Ну так, – откликнулся тот, тоже беря на мушку рослых мужиков с винтовками.
Странно, но сами санитары не обращали на их возню ни малейшего внимания, по-прежнему внимательно оглядывая окрестности.
Мякиш посмотрел на Машу. М-да… Нет, ликёр точно не она пила. И в подвале её быть не могло. Никак не напоминало свежее юное личико ту упившуюся в слюни особу. Провело его то ли воображение, то ли ещё какие внешние обстоятельства.
– Мы здесь жрать! Даёшь умное голосование! – гаркнул Толик и начал жать на ржавый гвоздь, переводя ствол с одного санитара на другого. – Долой кровавую тиранию!
Как ни смешно выглядели детские глиняные пугачи, а свою функцию исполняли отменно: первый же из попавших под «огонь» санитаров начал стаскивать с плеча ремень винтовки, да так и застыл в виде грубо сработанной статуи. Второго скрутило винтом, оплело вокруг оружия, словно гигантскую змею на
