Жук золотой - Александр Иванович Куприянов
Я с трудом растаскивал дерущихся Ленинских стипендиатов. Я один знал, почему они дрались. Каждый претендовал на место президента будущей республики. Костя, имея хорошие знания по истории, философии и марксизму-ленинизму, отводил роль президента себе. Однозначно, как говорит в наши дни другой политик. Он знал закономерности, по которым развивалось общество и государство. Димку же он видел, самое большое, на посту министра здравоохранения.
Утром следующего дня, врачуя земляков единственным мне знакомым способом – наливая из непочатой вчера бутылки, я спрашивал:
– Ну почему? Почему вы грызете друг другу носы и уши?! Почему вы обязательно хотите выбить друг другу глаз?!
Костя, поправляя сбившийся над бровью пластырь, снисходительно объяснял мне:
– Атавизм… Древний охотник старался поразить у врага глаза, нос и уши. Органы, которые необходимы ему для охоты в первую очередь.
Дима как врач добавлял:
– У многих малых народностей Севера в крови отсутствует фермент, расщепляющий алкоголь. Он не выработан на генном уровне.
Отсутствие нужного фермента у гиляков я наблюдал все мое детство.
– Вы же умные люди, – говорил я, – ну какая, к чертям собачьим, Независимая республика?! Вы хотите, чтобы вас замели в КГБ? И меня вместе с вами! Как русского пособника самопровозглашенного государства!
Костя улыбался, сведя в щелочки и без того узкие глазки, заплывшие после драки и попойки:
– А ты что-нибудь слышал про государство великих джурдженей, существовавшее в древности на Амуре? Они воевали с Китаем. Была такая страна – Гилякия!
– Нет! – сжимал руки в кулаки Дмитрий. – Джурдженями были мы – нанайцы!
Я прятал бутылку в тумбочку.
В Англии, коротая время в милых лавчонках на Чаринг Кросс Роуд, среди старинных литографий, открыток и гравюр, я нашел карту, которая называлась «Sibiria and Chinese Tartary». На карте не был обозначен год ее выпуска. Каково же было мое удивление, когда на территории Маньчжурии я нашел отдельное государство, название которого можно было перевести как Гилякия.
По карте Гилякия примыкала к Амуру. Ее площадь была равна примерно двум современным Франциям! На месте стойбища Вайда, деревни Иннокентьевки, порта Маго и города Николаевска я обнаружил незнакомые названия – Оотчан, Гидатка, Килар, Мухуле, Тай…
Другая страна, которую мне уже не суждено было узнать.
Я полез в словари, чтобы точно перевести слово «Tartary». Был перевод слова Tartar – татарин, человек дикого, необузданного нрава. Был перевод слова Tartarus – тартар, преисподняя.
Перевода слова Tartary не было.
Я смело перевел название карты, как Сибирская преисподняя. Вот откуда мы все были родом – и я, и Костя, и Дима. Из Сибирской преисподней.
Димон отличался удивительной способностью. На спор, не отрывая руку от листа бумаги, он проводил две параллельные прямые. Любопытствующие прикрепляли листок на поле чертежного кульмана, проверяли рейсшиной. Параллель была идеальной. Проигравший бежал в магазин за пивом.
Костя подражал щебету птиц и реву зверей. Ставили эксперимент. Тоже на спор. Ночью он выл волком так, что просыпалась комендантша общежития – она жила с семьей в двух комнатах в подвале и имела редкое имечко – Идея. Идея Петровна выходила на улицу с фонариком и всматривалась в темень. Наша новая общага № 5 стояла на краю глубокого, заросшего кустарником оврага между заводом «Энергомаш» и улицей имени Карла Маркса. А как же еще могла называться одна из центральных улиц Хабаровска, если не именем основоположника идеи перехода гиляков и нанайцев из одной формации в другую?! И комендантшу нашу, зловредную Идеюшку, звали соответствующе. Житейских совпадений тут быть не могло.
Идея Петровна полагала, что волки или одичавшие собаки подбираются ко вверенному ей объекту.
Они были детьми природы, брошенными новым временем в города. Они приучили себя спать на белых простынях, но чаще всего им хотелось вернуться в свои стойбища. И там плавать по протокам и озерцам в утлых оморочках. И напевать свои песни – нивх, как и нанаец, поет о том, что видит вокруг. Многие так и делали, возвращаясь домой врачами и учителями, пополняя процент так называемой национальной, возникшей при советской власти интеллигенции. Большинство – спивались среди сородичей, не в силах бороться со средой обитания. Костя стал директором школы в Ульчском районе и там, пьяный, утонул на рыбалке. Следы Димона затерялись. Я знаю одно: он закончил ординатуру и даже защитил кандидатскую.
Мы приставали к Валере: «А шаманить ты умеешь?! Если твой отец – шаман, значит, и ты? Слабо?!» Он шикал, оглядывался по сторонам и махал на нас руками. «Разве можно о таком спрашивать?! Злой кэгн рассердится!»
Кэгн – в нивхской религиозно-обрядовой традиции – дух. Дух может быть добрым помощником нивху, а может быть и злым. Злых кэгн надо все время умиротворять. Давать им выпить и закусить. У многих народностей такая традиция называется «барханить». Пьешь водку и закусываешь салом – обязательно отлей глоток в огонь костерка, отрежь кусочек хлеба с салом. Покорми духа.
Я долго расспрашивал Валеру и понял, что шаманами становятся по какому-то не понятному для нас, русских, наследству. Научиться шаманскому делу нельзя никогда. Нужно уметь впадать в экстаз, который можно сравнить с галлюцинациями и эпилепсией. У некоторых шаманов на теле не проходят коросты, похожие на экзему. Были такие нивхи, которые не хотели становиться шаманами. Но приходили духи – кэгн и заставляли потенциальных колдунов брать в руки бубен и колотушку. Лотак-старик, из Вайды, сказал мне: «Кэгн заставляют такого нивха свой закон держать. Теперь они с ним, выбранным, играть будут!»
Мы уговаривали Фунтика пошаманить для нас. Сделать как бы показательное выступление. Валерка хмурил брови и сердился. Как мы понимали, становиться шаманом он не хотел. Он хотел учить гиляцких ребятишек русскому языку.
Наконец он сказал:
– Шамана зовут тогда, когда кто-нибудь сильно заболеет. Он помогает изгнать из тела болезнь.
Никто из нас, как будто назло, тогда не болел. Мне поздней весной вырезали аппендицит в магинской больнице. Я чуть не умер от перитонита.
Валера сказал:
– Вот когда надо было шаманить.
Мы переглянулись.
– Ты хочешь сказать, что спас бы Куприка без хирурга? – спросил Хусаинка.
Валерка выпятил нижнюю губу и наклонил лобастую голову. Что означало высшую степень нивхского упрямства.
Хусаинка предложил срочно заболеть кому-то из нас. Юра Валин и Колька Хансин старательно избегали участия в разговоре о шаманах. Валин был якутом, но и он побаивался нашего странного желания. У якутов тоже есть свои шаманы и шаманки. Короче говоря, и Колян, и Юрка наотрез отказались заболеть специально. Хусаинка и я лазили в студеные протоки, где сквозь ил под ногами проступал лед вечной мерзлоты, или, может, просто еще не растаявших после зимы наледей. Потом
