Мальчики Берджессы - Элизабет Страут
Зак чуть привалился к Бобу, и тот не стал сразу убирать руку с его плеча.
– Ей пришлось вернуться в Швецию. И всем медсестрам, которые там работали, тоже. Потому что к ним в больницу приносили солдат с отрезанными яйцами и выколотыми глазами. И еще какие-то салям… сомалийки порезали одного парня на куски большим ножом. В общем, она пересрала. Они все там пересрали и вернулись домой.
– Это тебе отец сказал? – Джим посмотрел на Боба.
Зак кивнул.
– Значит, вы с ним разговариваете?
– Переписываемся по интернету. Почти все равно что разговариваем.
Боб встал и звякнул мелочью в кармане.
– В общем, да. И когда же он тебе это рассказал?
– Давно. Когда эти начали переезжать в наш город. Он мне написал, что они с головой не дружат.
– Погоди-ка. – Джим выключил телевизор, поднялся с кровати и встал перед Заком. – Отец написал тебе, что надо бояться сомалийцев? И что они с головой не дружат?
– Не то чтобы надо бояться… – Зак не поднимал глаз.
– Громче!
Зак кинул быстрый взгляд на Джима. Боб заметил, что щеки у бедняги так и пылают.
– Он не сказал, что надо бояться. – Зак опять пожал плечами, не отрывая глаз от пола. – Только, ну, типа, что они могут быть чокнутые.
– Как часто ты связываешься с отцом? – Джим скрестил руки на груди.
– Не знаю…
– Отвечай на вопрос. Как часто ты связываешься с отцом?
– Прекрати, Джим, – тихо произнес Боб. – Мы не в суде, в конце-то концов.
– Иногда он мне часто пишет, а иногда как будто вообще про меня забывает.
Джим отвернулся и стал расхаживать по комнате.
– Полагаю, швырнув свиную голову в сомалийскую мечеть, ты думал произвести хорошее впечатление на отца.
– Не знаю я, что я думал. – Зак потер глаза. – И это не произвело на него хорошего впечатления.
– Что ж, рад слышать. Я ведь уже хотел сообщить тебе, что твой отец сволочь.
– Он не сволочь, он парню отец! – возмутился Боб. – Хватит, Джим!
– Слушай меня, Зак. Никто тут не собирается отрезать тебе яйца. Сомалийцы, которые поселились у вас, сами сбежали от тамошних зверств. Они мирные. – Джим снова опустился на кровать и включил телевизор. – Здесь тебе ничто не угрожает. Ясно?
Боб порылся в сумке, извлек бутылку вина.
– Это правда, Зак, – подтвердил он.
– Вы теперь расскажете маме? О том, что папа мне написал?
– Ты хочешь знать, объясним ли мы ей причину твоей выходки? – устало спросил Джим. – И что она сделает, если узнает?
– Наорет на меня.
– Сложный вопрос, – промолвил Джим, поразмыслив. – Все-таки она твоя мать. Ее стоило бы поставить в известность.
– Хотя бы не сообщайте ей про папину подружку. Не будете? Ладно?
– Договорились, – заверил его Боб. – Это ей знать совсем не обязательно.
– Давайте пока забудем об этом. Завтра у нас непростой день. – Джим посмотрел на Боба, откупоривающего вино, и спросил Зака: – Твой отец пьет?
– Не знаю. Раньше не пил.
– Ну, будем надеяться, ты не унаследовал генов Неряхи Боба. – Джим принялся щелкать по каналам.
– Видишь, Зак? Что я тебе говорил? Твой знаменитый дядя та еще скотина. Так это или нет, знает только его парикмахер. – Боб нашел на столе бокал, налил себе вина и подмигнул племяннику.
– Стойте-ка. – Зак быстро переводил взгляд с Боба на Джима и обратно. – Вы что, волосы красите? – спросил он Джима.
– Нет. Это фраза из рекламы, которая старше тебя.[6]
– Фух!.. Хорошо. А то это реально тупо, когда мужик красит волосы. – Зак улегся на кровать и положил локоть под голову, как Джим.
* * *Утром Боб спустился в ресторан и принес хлопья и кофе для всех. Джим листал газеты, которые Маргарет Эставер прислала Бобу из альянса «Вместе за толерантность».
– Вы только послушайте. Всего двадцать девять процентов американцев считают, что государство должно поддерживать бедных.
– Да, я читал, – ответил Боб. – Поразительно, а?
– И всего тридцать два процента уверены, что успех в жизни определяется силами, неподвластными человеку. В Германии так считают шестьдесят два процента опрошенных.
Джим отложил газету. Зак помолчал и спросил тихим голосом:
– Я не понимаю, это хорошо или плохо?
– Это по-американски, – сказал Джим. – Ешь свои хлопья.
– Значит, хорошо, – сделал вывод Зак.
– Помни, отвечать можно только на звонки со знакомых номеров. – Джим встал: – Одевайся, Неряха.
* * *Ноябрьское солнце сияло невысоко в небе, его косые лучи падали на улицы, пока еще зеленые лужайки, полусгнившие тыквы, тут и там оставшиеся у домов после Хэллоуина, на деревья с голыми ветвями, на старый асфальт, на котором посверкивали мелкие вкрапления слюды. Братья оставили машину в нескольких кварталах от парка и пошли пешком. Свернув за угол, Боб с изумлением обнаружил, что в том же направлении идет целая толпа.
– Откуда столько народу? – спросил он Джима.
Джим не ответил, он молча шел с напряженным лицом. Но на лицах окружающих напряжения не было, а была добродушная серьезность. Некоторые люди несли транспаранты с символом демонстрации – человечками, держащимися за руки. Кто-то предупредил: «В парк с этим не пустят», в ответ прозвучало жизнерадостное: «Мы знаем». Еще один поворот – и впереди раскинулся парк. Не сказать чтобы он был набит битком, однако народу собралось немало. Большая его часть столпилась возле эстрады. На прилегающих улицах виднелись фургоны телевидения и толпы с транспарантами. Парк огородили оранжевой лентой, растянутой на передвижных стойках, вдоль ленты через каждые несколько метров дежурили полицейские в синей форме. Они цепким взглядом смотрели по сторонам – следили за порядком, – но при этом видно было, что они спокойны. Вход устроили на Пайн-стрит – организовали там что-то вроде контрольно-пропускного пункта с металлоискателями и столами для досмотра сумок. Бёрджессы подняли руки, их проверили и впустили.
Внутри ограждения стояли люди в пуховых жилетах и джинсах, медленно прохаживались седовласые старики с обширными задами. Сомалийцы кучковались преимущественно возле детской площадки. Мужчины, как заметил Боб, носили одежду западного покроя, у некоторых из-под курток виднелась рабочая спецовка. Зато женщины – в большинстве своем круглолицые, хотя встречались и с тонкими чертами – все как одна были одеты в длинные балахоны до пят, а платки, покрывающие их волосы, напомнили Бобу о монахинях, которых он в детстве встречал в этом самом парке. Хотя на самом деле сомалийки мало походили на монахинь, потому что платки они носили кокетливые и яркие, как будто ветер принес в парк листву с диковинных деревьев – оранжевую, желтую, лиловую.
– Ты не находишь, что человеческий разум всегда ищет аналогии? – спросил Боб Джима. – Что-нибудь знакомое. За что можно зацепиться и сказать: это похоже на то. Но тут я не нахожу ничего знакомого. Это не имеет ничего общего ни с французским фестивалем, ни с «Днем Мокси»…
– Заткнись, – тихим голосом перебил его Джим.
На эстраде стояла женщина и что-то говорила
