Федор Сологуб - Королева Ортруда
Он написал несколько писем родным и друзьям, и уже готов был умереть. Уже последние, предсмертные мысли бросили на его душу торжественный свет великого успокоения. Не прощая жизни, и не досадуя на нее, уже чувствовал он холод в своей душе, и покой, и в последний раз, прощаясь, смотрел, как чужой, на привычную обстановку кабинета, не жалея любимых с детства вещей.
Но его мрачный вид, и его суровое молчание заставили домашних опасаться, что, потрясен-ный изменою невесты, он лишит себя жизни,- и за Мануелем следили. Навязчивые и милые, домашние враги, всегда мешающие гордым намерениям!
Графиня Изабелла Альбани, старшая сестра Мануеля Парладе, вошла в его кабинет в то время, когда он заряжал свой револьвер.
- Что ты делаешь, Мануель, безумный! - воскликнула она и бросилась к нему.
Мануель Парладе поспешно выстрелил себе в грудь. Рука его от торопливости и смущения дрогнула.
- Не мешай мне умереть! - воскликнул он, стреляя.
Пуля пробила грудь слева от сердца, задела левое легкое, роя в теле темный путь вверх и влево, засела сбоку, между ребрами, и, утративши всю свою силу, уже не могла пробиться еще на сантиметр, чтобы выйти на свободу из влажного горячего плена. Мануель Парладе тяжело упал на руки подбежавшей сестре, и лишился сознания.
Весть о несчастном случае с молодым Мануелем Парладе быстро разнеслась по городу. Узнала об этом и бедная Имогена. Ей сказала утром девушка, помогавшая ей одеваться. Острая боль пронизала сердце Имогены, и она почувствовала вдруг, что опять любит Мануеля.
В отчаянии бросилась Имогена к отцу. Она упала к ногам седого старика, простодушно-детским, отдающимся движением простирала к нему трепещущие руки, испуганная, горько презирающая себя и свою жизнь, и кричала:
- Это я во всем виновата! Негодная, порочная, проклятая я!
Старый маркиз Альфонс Мелладо поднял Имогену, и обнял ее. Руки его дрожали, и слезы струились из мутных синих старческих глаз на изрытые морщинами смуглые щеки и на седые усы. Он утешал Имогену нежно, и горько бранил ее. Его ласковые слова исторгали из ее фиалково-синих глаз потоки слез, и стыдом пронзали ее сердце, - его суровые укоры были радостны ей. Целуя дряхлые отцовы руки, умоляла отца Имогена:
- Накажи меня жестоко, меня, проклятую! Убей меня, или заточи меня в монастырь! В подземную темницу посади меня, где бы я не видела света, голоса людского не услышала бы никогда! Но только теперь позволь мне идти к Мануелю, молить, чтобы хоть на минуту пустили меня к моему милому. А не пустят,- хоть постоять на улице у порога его дома, посмотреть на окна, за которыми он лежит. И потом вернусь, и возмездия буду ждать покорно.
Старый маркиз благословил Имогену, и отпустил ее к Мануелю Парладе.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ
В тоске и в страхе стояла Имогена у дверей спальни Мануеля Парладе. Графиня Изабелла Альбани укоризненно и ласково смотрела на Имогену. За нежно-любимого брата готова была бы графиня Изабелла острый нож вонзить в грудь легкомысленной девочки, и повернуть нож в ране, и окровавленное тело бросить на землю, и топтать его ногами. Но сердцем любящей женщины Изабелла так понимала Имогену, так жалела ее, что сама охотно пошла бы к Мануелю просить его, чтобы он простил Имогену.
Имогена, горько плача, целовала ее руки, и говорила:
- Я знаю, что не стою того, чтобы вы пожалели меня, и той милости не стою, о которой молю. Но вы все-таки будьте милосердны ко мне, сжальтесь над бедною грешницею, дайте мне только взглянуть на него, только взглянуть!
Графиня Изабелла сказала Имогене ласково и строго:
- Войдите, Имогена, но не волнуйте его ничем. Сегодня вы останетесь с ним только недолго, - он еще совсем слаб. Держите себя спокойно, не плачьте. Всё идет хорошо. Не отчаивайтесь. Врачи говорят, что он встанет,но теперь ему вредно волноваться.
Обрадованная Имогена лепетала:
- Бог наградит вас за вашу доброту, милая Изабелла. Я буду совсем тихая, и сниму здесь мои сандалии, я войду к нему босая, и уйду скоро, и плакать не стану.
Тихо ступая легкими ногами по безуханно-прекрасным розам ковра, в полумраке прохладно-го покоя подошла Имогена к постели Мануеля Парладе, и тихо, тихо стала на колени у его ног. Глаз не поднимая, едва только смея дышать, молитвенно сложивши руки, долго стояла на коленях Имогена. Услышала тихий голос Мануеля:
- Имогена! - едва слышно позвал он.
Тогда приподняла голову, и молящий сквозь ресницы устремила взор на бледность его лица. Мануель Парладе лежал неподвижно, и спокойно глядел на нее. Тихо говорила Имогена:
- Милый Мануель, это - я, Имогена. У ваших ног ваша Имогена. Вам лучше сегодня? правда, лучше, Мануель?
- Да, - тихо ответил ей Мануель.
Имогена осторожно подвигалась, не поднимаясь с колен, ближе к его лицу, и говорила:
- Я дам вам пить, если вы хотите. Но вы, милый Мануель, ничего не говорите, только покажите мне глазами, и я догадаюсь, пойму. Я буду хорошо служить вам, - правда,- и вы не гоните меня, пожалуйста, милый Мануель.
Побледневшие губы Мануеля сложились в легкую улыбку. Его правая рука, лежавшая сверх белого покрывала, сделала легкое движение к рукам Имогены.
- Милая, - тихо сказал он.- Глупенькая! Только не плачь.
- Я не буду плакать, - сказала Имогена, и заплакала.- Я не буду плакать,- повторила она плача, - это только так, немножечко. Я сейчас перестану.
- О чем же ты плачешь, глупая? - тихо спросил Мануель.
- Простите меня, - говорила Имогена,- Я люблю вас, а не его. То был только сон. Злой сон, потому что вулкан на Драгонере так странно и страшно дымился, и тонкий пепел плыл по ветру, и точно недобрая вражья сила освободилась из глубоких недр земли, и внушала людям злое. Это был только сон, - и всё то время, пока вас, милый Мануель, не было здесь, было для меня, как одна долгая ночь, тревожная, багряно-красная ночь. Ах, какой злой, тяжелый сон! - сказала Имогена, прижимаясь мокрою от слез щекою к краю его постели.
- А теперь моя Имогена проснулась? - спросил Мануель.
- Да,- сказала Имогена.- Солнце мое восходит надо мною, и сон мой развеялся по ветру серым пеплом. И солнце мое красное - вы, Мануель!
Протянула к нему обнаженные, трепетно-тонкие руки, и тихо приникла пылающим лицом к белой прохладе его покрывала. Высокий узел черных кос расплелся, его заколы с мягким стуком упали на ковер, и черные косы, развиваясь, до полу свесились.
Мануель Парладе видел легко вздрагивающие, худенькие, полудетские плечи Имогены, и смущенно успокоенные, полуприкрытые складками белого платья, стопы ее ног.
Рана Мануеля Парладе, хотя и тяжелая, оказалась не опасною. Скоро он встал. Имогена опять была счастлива, потому что Мануель простил ее измену, и был с нею ласков, как прежде.
Мануель Парладе простил Имогене, но не принцу Танкреду. К Танкреду он пылал ненавистью и жаждою мести. Решился вызвать принца на поединок. Два cтaрые друга семьи Парладе, генерал Гверчино и cенатоp граф Мальконти, согласились быть его секундантами. Они обратились к принцу Танкреду с письмом, в котором сообщали, что господин Мануель Парладе-и-Ередиа считает себя лично оскорбленным его королевским высочеством, и что он поручил им быть его представителями в этом деле чести, а потому они просят его королевское высочество указать им тех лиц, с которыми они могли бы вступить в переговоры.
Ответа пришлось ожидать недолго. На другой же день генерал Гверчино получил письмо от одного из адъютантов принца Танкреда. В этом письме по приказанию принца сообщалось, что исключительное положение принца-супруга не позволяет его королевскому высочеству принять вызов на дуэль; притом же поединки запрещены законами государства, и принц Танкред, в силу своего высокого положения, не считает возможным подать такой пример неуважения к повеле-ниям закона.
В городе быстро узнали и о вызове на поединок, посланном Мануелем Парладе принцу-супругу, и об отказе принца Танкреда дать удовлетворение оскорбленному. Это произвело впечатление громкого скандала.
Та часть высшего общества, которая сохраняла гордую независимость древних патрициан-ских родов, была оскорблена поступком принца Танкреда. Здесь находили, что Мануель Парла-де имел право послать вызов принцу, и думали, что только монарх и его наследники по прямой линии могут уклониться от вызова на поединок. Несколько надменных аристократов, принадле-жавших к тайной партии за принца Танкреда, вышли из этой партии; они говорили, что человек, запятнавший свою честь отказом от поединка, недостоин носить корону Соединенных Островов.
Статьи оппозиционных газет наполнены были беспощадно-язвительными сарказмами и выражениями негодования. "Святая Простота", злой еженедельник политической и социальной сатиры, поместил ряд карикатур и презрительных стихотворений. Песенка против Танкреда, помещенная в этом еженедельнике, стала популярною, и распевалась в кабачках и на бульварах.
