Чингиз Гусейнов - Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина
Давно не было откровений, и вдруг точно вспышка - Фатиха. Впал в уныние: разочарован в родичах, кругом козни. Не испытание ли? Но кто, как не Джебраил, какой иной ангел передал ему одно за другим, в день четвёртый, а следом пятый, свыше ниспосланное? Я тебя создал! Тебя избрал!
Да будешь ведом умением вглядываться и вдумываться, шествуя, ибо Мне уподоблен поступью божественной. Если не божественной, то царственной. Если не царственной, то в пределах человеческих, памятуя о возвышающем избранничестве.
Разве ты в размышления погружён? Не есть ли сия поступь мысли подсказка чуткой прозорливости и вдохновенного ума, позволяющих отличить дурное от хорошего?
И подскажет путь: короткий и прямой, идя по которому, можно постичь желанную мудрость, найти искомое счастье, обрести награду при последнем расчёте.
Да не уподобишься тем, кто запутывает, разбрасывая шипы на дорогах, как Мухаммеду - колючки под ноги, путь затрудняя.
Лжёт и скупится на советы.
Уповает на идола собственного, установленного в нише обрубком бревна или камня, и на нём нечто вроде глаз, которые незрячи, и наглухо замкнуты уста. И дом их - пустыня. Воздвигли, если власть им дана, железную стену пред теми, кто ищет мудрости, возлюбил истину, вглядывается в тайны мироздания. А иной немощен, и помыслы ослабевают, тяготеет к явному, а о сокрытом забывает, привязан к привычному, но чуждается озарения.
Чувствами бодрствует, а разумом дремлет.
Так что же?
Просвещать, не утомляя, и наставлять, развлекая? Выдающееся и превосходное редко в этом бренном мире, как дурное и порочное отсутствует в мире божественном*.
______________
* Эти строки ни в одной коранической суре не обнаружены.
Вот он, сундук дубовый, обручи железные, в котором её ларец, а в нём - украшения. Открыл - то был день шестой - ключиком, а там - два уровня, о втором он не знал. И записи на пергаменте и папирусе, даже три глиняные дощечки тут, аккуратно сложены. Прочтёт потом Зейд о Божьих ипостасях:
Знает о том, чего никто не знает.
Не любит преступающих пределы дозволенного.
Прощает прегрешения.
Желает верующим облегчения...
Поверх записей ляжет потом новый папирус: записана сура, которая, ему кажется, была в последние дни жизни Хадиджи ниспослана. Она сидела на открытой веранде, закатное солнце бросало отсвет на её болезненно-бледное лицо, и Мухаммед повторил внушённое: Бисмиллахи рахмани-рахим! Или было это потом, дни перепутались?
...Закрыл крышку сундука. Ничего не трогать! Глянул на нишу - два кувшина стоят медные, читаемые узоры, нос - точно голова змеиная вытянулась и вогнулась. Оставил нетронутой комнату, никто отныне туда не заходил, названа Комнатой Хадиджи, там её сундук, и в нём - ларец. Вспомнил, как однажды Хадиджа сказала ему: Есть человек-сундук. Есть человек-шкатулка, или ларец. Есть человек-кувшин. Мухаммед тогда подумал, что Хадиджа обозначила три вещные ёмкости человеческих страстей, вожделений, но что за сказанным - не переспросил.
(23) Здесь же - написанный рукой Ибн Гасана листок, на котором выведены три буквы вроде шифра: К Л Б , а под ними - текст; долгое время это считалось суфийской игрой перетекающих одно в другое смыслов, из букв образуемых:
Всего лишь три начертания, соединённые, будто спицей вязальной, справа в сторону, где сердце, читай и уразумеешь: первичное КаЛБ - "душа", а в ней разум, ибо разумна душа, о чем было [когда?];
КаЛаБ - для кого означает "перевернуть вверх дном", и ноги болтаются наверху, а ходить - на голове; а для кого - "масло выжимать из пальмового дерева", масло - суть, а пальма - форма; а ещё - "покраснение", но не из чувства стыда или вдруг что-то вспомнилось, что привело в смятение, а всего лишь "финиковое созревание", вроде красного эликсира зрелости и жизнелюбия;
аКЛаБ - это "запечь хлеб", но лишь с одной стороны, и он остаётся недопечённым, комом застревая в горле;
и ещё таКаЛлаБ - "беспокойный во сне", когда нечто всплывает из глубин или проникает извне дух, будоражащий нечистую совесть возникающими картинами, и надо непременно после пробуждения очиститься. На обороте листка - новое понятие, образованное из тех же букв, означает "веревку", может сойти за "аркан", "путы", от коих, как известно, наступают аллегорические смерти: белая - эмоциональное освобождение от нищеты, зеленая - свобода от телесной грязи, чёрная - независимость от материальных вещей. И продолжено: О, как важно содержать в узде [заарканить?] личностные страсти, вожделения, или нафс, чьи стадии развития восходят от низшего к высшим, и это достигается большим джихадом - борьбой человека с самим собой:
нафс испорченный, нафс-и-аммара, когда страсти командуют и диктуют, обращая в раба;
нафс обвиняющий, или нафс-и-лаввама, когда жаждешь пред сном покаяться, чтобы утром о том забыть;
а вершина вершин - нафс чистый и совершенный, нафс-и-сафийа ва камила, когда победил в себе дьявола, сатану. И зреют три новых начертания - вязь из Х Л Д, трёхбуквенные корни которой и облагородят слово, когда камень вдруг становится таким же благоуханным, как мускус; и объемлют собой всё, что нужно человеку для совершенствования, дабы быть неизменным или верным себе:
ХаЛаД - увековечить имя и род свой;
аХЛаД - быть преданным Божественному в себе и не обмануться, приняв
ХуЛД за подземных в своём бытии крота, полевую мышку или надземного, взлетающего высоко-высоко жаворонка, хотя здесь содержится и то, и другое, и третье, ибо живущие эти существа даны и сами по себе, и в уподоблении человеку: прятаться, когда угроза, быть бережливым и хранить добро, а также не зарываться в низменные свои заботы, которые преходящи, и помнить о Небе, а оно - и вечность, и рай, что, в сущности, одно и то же, ибо нет рая вне вечного блаженства, а само блаженство и есть рай; а ещё ХаЛаД - мысль, ум, душа, даже
ХаваЛиД - горы, скалы как подпорка человеку, чтобы укрыться в тени от зноя, спрятаться от буйного ветра или вдохнуть прохладу высоты, но и метафора духовной опоры на заповеди Писания.
[Частичная разгадка К Л Б и Х Л Д пришла, когда обнаружилась в архиве Ибн Гасана тонкая папка с теми же на ней буквами, а внутри - первые суры, ниспосланные Мухаммеду, и... стихи (они приведены в свитках коранического повествования), записанные, очевидно, Хадиджой, - Мухаммед велел ей сжечь их, но она сохранила.]
И день седьмой, когда по исстари заведённому в Хиджазе обычаю собрались помянуть Хадиджу. Дом, большой и просторный, еле вместил пришедших. Даже Абу-Лахаб явился с женой Умм-Джамиль и сыновьями, прогнавшими жён - дочерей Мухаммеда, но о вражде - ни слова.
54. Тьма неведения
Дом с уходом Хадиджи сразу опустел. Все тайны раскрыл, кроме тайны смерти, и узкий серп луны - печали символ.
А в бездумье - сны с явлениями умерших: и мать снится, и сыновья, знает Мухаммед, что они лишь во сне живые. Вот и вчера, когда ушли поминавшие её, приснилось: приехала Хадиджа к нему откуда-то с первенцем-сыном Касымом, задумчивое личико, чистое и опрятное; Мухаммед их встречает у южных ворот Мекки, не хотят идти домой, чтобы враги не выследили. - Нам здесь так хорошо! - вздыхает, и радостно их общение. А уходя, говорит: - Нет, оставайся, одна пойду, не волнуйся. - Передаёт ему сына, чтобы пожил у него: - Я его после заберу. - Какая-то женщина помогает сына выкупать, а это и не сын вовсе - незнакомая девочка! Растерян Мухаммед: что скажет Хадидже, когда придёт за сыном? Явилась, но прежде услышал её голос: - Как ты там, Мухаммед? - Шёпотом ей, что плохо ему. - А сына сберёг? - Сына?! - но тут же, чтобы не расстраивалась: - Да, - говорит, - разве я позволю кому его обидеть? А та: - Неправда! Разве у нас есть сын? - Забыла?! Хадиджа возразить хочет, но вдруг её вроде осенило, быстро-быстро закивала головой: - Ну конечно же есть, как могла я забыть? Шюкралла его имя! - И смотрит изучающе на Мухаммеда. Проверить хочет? Хорошее имя придумала! Но сомнение в его взгляде: ведь Шюкралла - не имя, а Благодарение Аллаху! Хадиджа, уловив его недоверие - покойная чутка была, тотчас схватывала на лету, у кого какая задумка, - быстро сказала: - Сын он тебе!* - Потом: Непременно женись, - говорит. - Без мужа женщина проживёт, а мужчина без жены - всё равно что сирота!
______________ * Нельзя не подивиться таинственному совпадению: то ли сон с Хадиджой был увиден после того, как к нему пришла в Йатрибе, после бегства из Мекки, семья, а в ней - ученик, ставший впоследствии носителем сур, подросток Шюкралла, чьей уникальной памяти мы обязаны, как и Зейду, сохранностью многих сур, и тогда сон объясним; то ли приснилось это до бегства в Йатриб, и тогда сон воистину вещий.
- Но у меня есть ты!
- Поговорили с тобой - пойду. Где мой дом хочешь знать? Я живу внутри огромной полой жемчужины!
Такой Хадиджа осталась в памяти Мухаммеда: на губах - улыбка, во взгляде - недоверие. Мухаммед поймал себя на мысли, что, когда видел Хадиджу, смутные черты матери неизменно прояснялись, мать и Хадиджа в его представлении слились. Ново в их кругу, чтобы мужчина горевал о потере женщины, пусть и единственной в своём роде. Женщина... не почитается ли она существом низшим?
