Валентин Катаев - Горох в стенку (Юмористические рассказы, фельетоны)
- Подрезать слегка бороду. Больше румянца. Немного седины в виски. Мягче подбородок.
Рабочие втаскивают мебель.
Автор опять перестает узнавать своих персонажей. Они страшно новы и мучительны в своей новизне.
Администратор посылает в типографию афишу.
Наконец - премьера.
Автор сидит в шестом ряду. Он страстно сжимает локоть режиссера. Публика приятно волнуется. Премьера! Свет медленно гаснет. Загорается рампа. Все кончено. Идет занавес.
1929
"МЫ ВЫШЛИ В САД..."
- Вот, прошу убедиться.
Жена ахнула и всплеснула руками.
- Она?
- Она самая.
- Не может быть...
- Факт.
Жена даже слегка побледнела от счастья и неожиданности.
- И пластинки?
- И пластинки. Двадцать штук. Факт.
С этими словами товарищ Рязанцев осторожно развернул газету, и глазам восхищенной жены предстала совершенно новенькая, ослепительная, долгожданная виктрола производства завода "Граммофон" № 12536.
- Двести семьдесят рубликов. Как одна копейка. Три месяца собирал.
После обеда пришли друзья и соседи.
Товарищ Рязанцев произнес краткое вступительное слово:
- Значит, такое дело. Приобрел, братцы, виктролу. Вот это - виктрола. Прошу руками не лапать. Интересное изобретение. Играет. И, само собой, пластинки. Как говорится, культурно-бытовое обслуживание трудящихся и прочее. Предлагаю приступить к наслаждению музыкой. Никто не возражает?
- Чего же возражать!
- Валяй! Валяй!
- Что завести?
- Заведи какой-нибудь романс, - нежно попросила жена.
- Можно и романс, ничего не имею. Вот, например, интересный романс "Мы вышли в сад...".
- Валяй "Мы вышли в сад...", - сказали завистливо гости.
Товарищ Рязанцев поставил пластинку и бережно передвинул рычажок. Пластинка завертелась, чарующие звуки рояля наполнили комнату.
Друзья и соседи затаили дыхание.
И вдруг из этих мелодичных и звонких звуков возник прелестный, мягкий, бархатный баритон, который неторопливо начал глубоко волнующее повествование:
Мы вышли в сад... Вечерняя прохлада... Уже...
Тут в середине виктролы что-то зашипело и выстрелило. Пластинка остановилась.
- Ах ты черт, на самом интересном месте! - воскликнули гости.
- Ничего, - сказал товарищ Рязанцев, - сейчас я все это устрою.
Он быстро разобрал виктролу и сунул в нее нос.
- Пружина лопнула, - огорченно вздохнул он.
- Перекрутил, - с досадой сказала жена. - Медведь!
- Ничего, - сконфуженно забормотал Рязанцев, - мы ее сейчас... это самое... склепаем... Приходите завтра. Завтра дослушаете.
- Ну, - сказал на другой день Рязанцев, - склепал. Теперь уже не лопнет.
- Осторожно заводи! - простонала жена.
- Не беспокойся. Не сломаю. Ну-с, дорогие товарищи, прошу соблюдать тишину и поменьше курить. Пускаю.
Снова чарующие звуки вступления наполнили комнату и снова мягкий, бархатный баритон начал волнующую повесть:
Мы вышли в сад... Вечерняя прохлада... Уже...
Крррак, - выстрелило в середине виктролы, и пластинка остановилась.
- А, будь ты трижды неладна!
Расстроенный Рязанцев, стараясь не смотреть на жену, быстро разобрал машину и огорченно покрутил головой:
- Пружина лопнула.
- Называется, склепал! - насмешливо заметил один из гостей.
- Да нет, где я склепал, там держится. Будьте уверены. В новом месте лопнула. Придется снова клепать. Приходите завтра.
- Интересно все-таки узнать, что "уже"?
- Чего "уже"?
- Вечерняя, я говорю, прохлада уже... Интересно все-таки узнать, что там дальше произошло с вечерней прохладой. Ну, "Мы вышли в сад... Вечерняя прохлада... Уже...". А что "уже" - неизвестно. Даже как-то обидно.
- Завтра приходи. Завтра я ее склепаю, тогда уже обязательно выясним, что "уже". Спокойной ночи.
На другой день бархатный баритон вкрадчиво начал:
Мы вышли в сад...
Гости затаили дыхание.
...Вечерняя прохлада... Уже...
Кр-р-р-ак!
- А, чтоб ты сдохла! Опять лопнула. На новом месте.
- Товарищи! Это неблагородно. Позвал людей в гости, а что "уже" - никто не знает. Мы желаем узнать, что "уже".
- Не смотрели б на тебя мои глаза! - с отвращением сказала жена. Вышла замуж черт знает за кого! Чем всякие виктролы покупать, перед людьми позориться, лучше бы купить на эти деньги масла, что ли. А то: "Мы вышли в сад, вечерняя прохлада... Уже..." А что "уже" - неизвестно. Хоть в глаза людям не смотри.
И она заплакала.
Через три дня бархатный баритон опять вкрадчиво начал:
Мы вышли в сад... Вечерняя прохлада... Уже...
Кр-р-р-р-р-ак!
- Так-к-к-к я и знал! - простонал Рязанцев, хватаясь за голову.
Гости злорадно захихикали.
- Изверг! - закричала жена истерическим голосом. - Сил моих больше нету. Ухожу от тебя, окаянного, к папе и маме! Не могу жить с постылым!
И она стала нервно укладываться.
Товарищ Рязанцев поник головой.
Поздней ночью он писал треугольнику производственного кооператива "Граммофон" горькое послание.
Писал он, между прочим, следующее:
"...А также посылаю 15 рублей задатка и прошу вас убедительно, дорогие товарищи, пошлите мне хорошую пружину, чтобы я хоть проиграл все 20 пластинок, чтобы жена мне шею не пилила, чтобы товарищи не смеялись и чтобы оправдать 270 рублей. Сделайте милость, пошлите то, что я прошу. Кроме вас, где я могу ее достать? Ведь жалко же напрасно деньги гробить..."
И крупные слезы капали из его покрасневших глаз на лист серой бумаги.
Мы вышли в сад... Вечерняя прохлада... Уже...
Кр-р-ак!
Эй, вы, дорогой товарищ треугольник производственного кооператива "Граммофон"! Черт вас побери!
Не мучьте человека!
Что "прохлада"? Что "уже"?
Этот вопрос с "прохладой" наконец должен быть выяснен в ту или другую сторону. Надо же наконец дать чуткий, исчерпывающий ответ:
- Что "уже"?
1929
ПАРИЖ - ВЕНА - БЕРЛИН
(Из заграничных впечатлений 1931 года)
I
Съездил на несколько дней в Вену. Впечатление - ужасающее.
Трудно себе представить, что сделали Версальский мир и кризис с этим классическим городом шика и веселья.
Город - тень. Город - труп. Город - абстракция.
Обескровленный, раздавленный, измученный Берлин по сравнению с Веной Вавилон.
Германия умирает. Австрия умерла давно. Умерла, высохла, выветрилась.
Жизнь в Вене продолжается как бы по инерции. Полагается ходить трамваям. Ходят. Полагается ездить автомобилям. Ездят. Полагается, чтобы были магазины. Есть магазины. Больше того. Всякому уважающему себя европейскому городу полагается иметь правила уличного движения. И Вене тоже. Имеет правила уличного движения. Даже весьма оригинальные правила, вроде как в Лондоне: движение по левой стороне.
Но кому все это нужно - совершенно непонятно.
Трамваи ходят хоть и по левой стороне, но почти пустые. Автомобилей кот наплакал. Старомодные, громыхающие довоенные машины, похожие на тюремные кареты. Само собой - пустые. Магазины тоже пустые.
На некоторых улицах за вами бегут толпы приказчиков и буквально за полы тащат в свои магазины. Раздирают на части. Грызутся из-за вас, как стая голодных собак из-за кости.
Днем народу не много. После десяти вечера - абсолютная пустота. Мистическая пустота. Даже страшно делается.
Одеты люди в Вене ужасно. Не верится, что это почти в центре Европы.
Ботинки нечищеные, латаные-перелатаные.
Пальто в большинстве случаев - травянисто-зеленые, военного сукна и альпийского покроя. Как видно, еще с войны остались на складах, теперь пустили в массы по дешевке. Надо же людям что-нибудь носить.
Шляпы! Элегантные фетровые венские шляпы - вылинявшие, выгоревшие, с рыжими лентами, повисшими краями.
Видно, что люди донашивают последнее, а что дальше - неизвестно. Мрак.
И главное - никакого выхода.
Я спросил одного венца, бывшего лейтенанта, филолога, культурнейшего человека:
- На что же вы надеетесь?
Он низко опустил круглую, коротко остриженную, преждевременно поседевшую голову. Его спина стала еще горбатее. Воротник дешевенького серенького люстринового пиджачка полез ему на затылок.
Он посмотрел на меня прозрачными, как бы пустыми голубоватыми глазами с красными жилками.
- На что мы надеемся?..
Подумал. Обреченно улыбнулся.
- Знаете, наше положение можно охарактеризовать одной фразой: надежда на чудо. Да. Надежда на чудо. Нас может спасти только чудо.
С точки зрения буржуа, пожалуй, он и прав.
Надежда на чудо.
Лучше не придумаешь. А действительно - на что еще могут надеяться буржуа в том тупике, в той мышеловке, куда загнал Европу смертельно раненный, взбесившийся капитализм?
* * *
Гулял по окраинам Вены.
Большинство фабрик и заводов закрыто. Стекла выбиты. Трубы не дымятся. На пустырях буйно растет бурьян. Оборванные мальчишки играют тряпичным мячом в футбол.
А погода, как нарочно, ангельская. Яснейшая, фарфоровейшая голубизна. Холодное, блестящее солнце. Бурьян в мельхиоровой испарине заморозка.
