Все рассказы - Павел Васильевич Крусанов
Так вот, Фёдор Чистяков неуловимо напоминает площадь Труда. По крайней мере, она ему к лицу. Не то… Это такой портрет (странный ракурс – с крыши, что ли): справа – величавая эклектика Штакеншнейдера, слева – подкупающе вульгарный, как разбитное «Яблочко», Матросский клуб, впереди, за каналом, – неумолимый и недосягаемый мясной кирпич Новой Голландии, в затылок упирается зелень Конногвардейского бульвара, а посередине жёстко, с медными тарелочками, стучат и стучат трамваи. Чему служит это беспечно организованное пространство? Ничему. На него счастливо снизошёл божественный дар прозябания – призрачного, но единственно достойного занятия, – площадь прозябает, словно полуденная крапивница на деревенском заборе, складывая и расправляя свою мозаику с частотой смены сезонов. Фёдор Чистяков похож на этот портрет: он и площадь Труда устроены одинаково.
Примечательны некоторые разговоры живущих у меня вещей.
– Это что за свинец? – спрашивает Чистяков и кивает на динамик, из которого со скрежетом выпорхнули «Swans».
– Это – «Лебеди», – говорит Боря Беркович.
– А что они так хреново летят? – удивляется Чистяков. – Мусорные какие-то лебеди – вот-вот шмякнутся.
– Просто они через помойку летят, через свалку, через горы хлама и разного говённого дерьма. Не где-то высоко, что и не видно, а прямо сквозь хлам – и крылья им пружины царапают, и вонючая масляная дрянь из консервных банок на них льётся, и зола им в глаза бьёт, но это всё равно лебеди. Они белые-белые, и летят они резко.
– А это?.. Это как объяснишь? – Чистяков меняет кассету: звучит Петя Дорошенко и его ансамбль «Росчерк». – Отлично: «Ты в моей жизни случайность. Что же сердце бьётся так отчаянно? Я тюльпан на стрелку положу и ухожу. А-ха-ха!»
– Что ж тут непонятно? – в свою очередь удивляется Беркович. – Ждёт он бабу. Баба – так себе. А он всё равно нервничает и прикалывается к себе – отсюда такой слог. Стоит, стоит, а её и в шесть десять нет, и в шесть пятнадцать нет. Что он, тюльпан жене понесёт? Это же цинизм. Он его на стрелку кладёт и сам себе так – а-ха-ха! Хотя на самом деле отчасти грустно.
Или вот ещё:
– Почему мотылёк визжит? – спрашивает Чистяков, сдувая мехи баяна. – С чего ему визжать?
– Так уж вышло, так отчего-то случилось, – говорит Андрей Левкин. – Это после я прочитал у Кастанеды, что какая-то сила не сила является в образе бабочки и что узнают о её появлении по крику. А потом, не так уж и громко эта тварь кричит. Моррисон тоже о бабочке пел – не помню точно. Он, значит, поёт о бабочке, а следом гитара тихо так делает: блюм-блюм…
– Что же мотылёк кричит-то?
– Он кричит: ааааааа!..
– Понятно – букву боли.
Или вот:
– А дело всё в том, – теребя густой ус, говорит Женя Звягин, – что Сергеева вовсе не было. Не было его ни в абсолютном, ни в относительном смысле, ни фигурально выражаясь, ни буквально привирая – никак.
– Капитан, я тебя предупредил, – мрачнеет Фёдор Чистяков.
– О чём ты меня предупредил?
– Сам знаешь о чём.
– О чём?
– Я тебя последний раз предупредил.
Впрочем, как установлено индивидуальным опытом каждого, идущего путём, ну, скажем, зерна: совершенно не важно, что говорится, важно – кто говорит. Вопрос: как стать тем, чьи слова важны? – неинтересен, это пустое. Ведь в итоге (отсюда итог кажется конечным, что неверно) проблема имеет решение лишь в том случае, если будет принято условие о сокровенном знании, т. е. будет признан факт существования эзотерического плана бытия. Но это случится не завтра. Ложи Фуле (THULE) больше нет, а вскоре погиб и первообраз (разумеется, Глауэр-Зеботтендорф, основатель Общества Фуле, в своё время посетивший Египет и серьёзно увлёкшийся оккультизмом и тайным знанием древних теократий, имел в виду мистериальный культ, а не открытую некогда Пифеем ледяную землю Ультима Туле): озеро Насар, победно разлившееся за Асуанской плотиной, – мой отец, русский инженер, следил за монтажом турбин на этой плотине, – поглотило остров Филэ – место древних мистерий. Храмовые постройки распилили на компактные блоки и перевезли в сухое место. Форма соблюдена, однако намоленная икона и новодел – не одно и то же.
Того Феди Чистякова, который сидит на скамейке у площади Труда, рассеянно ест черешню и выстреливает перепачканными соком пальцами косточки на чёрную брусчатку, в действительной жизни, должно быть, не существует. Это отражение задействованных регистров его баяна, прочих щипковых, клавишных и ударных, его голоса и собственно того, о чём он рассказывает. А вот липы на Конногвардейском бульваре настоящие, и столетние тополя на берегу Новой Голландии настоящие, и они лопочут зелёными языками своё «ку-ку».
Определённое пристрастие к очевидному – совсем не обременительное – советует отметить закономерность: предмет, помещённый перед зеркалом, неизбежно так или иначе, в зависимости от кривизны зеркала, освещения, ясности амальгамы и прочих условий, в нём отразится. Феномен этот в реальном мире явлений многократно и в удивительных (если отстраниться от привычки) формах размножен. Чаще всего приходится иметь дело с плоским зеркалом, дающим минимум искажений, но нельзя забывать и о неисчислимом многообразии насмешливых зеркал. Так, скажем, отражением изощрённого преступника оказывается искушённый сыщик, Тасман через триста лет обернулся трупом последнего сумчатого волка, а море становится то иероглифом /////, то сочетанием букв la тег, то просто берлинской лазурью. Ко всему, между предметом и отражением несомненно существует строгая обратная связь: кажется, кто-то уже отмечал, что будь известен способ наведения в зеркале отражения пачки ассигнаций в отсутствие оной, то по самой природе соответствий пачка ассигнаций должна была бы тут же перед зеркалом возникнуть. Подтверждение этого невыявленного закона можно найти в многочисленных письменных источниках – стоит сыщику, отвлекшись от трудов, отправиться в тишайший пансионат или в познавательное путешествие на пароходе, как там неизбежно совершается преступление. Выходит, если в зеркале мозга в отсутствие Чистякова и его музыки возникает Чистяков с фунтиком черешни, то в предметном мире тоже что-то появляется. Тут можно подумать и о музее заспиртованных уродцев… Впрочем, оставим этот ларчик закрытым.
1993
Петля Нестерова
День выдался сырой и летний, как закапанные квасом шорты, – ходить
