Повесть о днях моей жизни - Иван Егорович Вольнов
По моей спине поползли мурашки, и заныло сердце. Бессознательно я стал твердить, ломая пальцы:
-- Господи Исусе!.. Господи Исусе!
Сверху звякнуло кольцо, скрипуче распахнулась погребица, мы с ужасом полезли в выбоину, где лежала зимою редька, и уткнулись головами в землю. На ступеньках кто-то шаркал лаптями, и щебень, попадавшийся под ноги, скрипел и цокал, сброшенный с порожек. Через минуту блеснул желтоватый полусвет, по серым стенам запрыгала мохнатая расплывчатая темнота, мутно выглянула плесень из углов, прелая доска с обломанным концом и золотая лужа под кадушкой. Держа в одной руке кувшин из-под кваса, а в другой сальный огарок, у творожной кадки стояла Варвара. Она поставила свечку на бочонок, почесала в голове, задумалась. Жиденькое пламя двумя блестящими звездочками отражалось в ее больших серых глазах, полуприкрытых длинными ресницами, пятнами скользило по лицу с еле заметным румянцем, словно корольком покрасило ровные губы, розовые ноздри, круглый, с ямочкою, подбородок.
Петя лежал неподвижно, пряча голову в моих коленях.
Поставив под кран кувшин с отбитой ручкой, молодайка оглянулась, потрогала втулку и, выпрямившись, торопливо подошла к срезку с солониной. Сняла камень с круга, нагнувшись со свечою, долго рассматривала что-то и, схватив кусок сырого мяса, жадно впилась в него мелкими зубами.
-- Варва-ара!..
Баба по-собачьи рвала солонину, не расслышав возгласа.
-- Вар...ва-apa!.. -- прошептал я снова, с трудом переводя дыхание.
-- Это разве не Пахом? -- неожиданно вскочил просиявший Петя.
Молодайка ахнула и села тут же на полу, щелкая зубами и бессмысленно смотря на нас. По-рыбьи раскрывая рот, она шевелила непослушным языком, стараясь выплюнуть изо рта мясо, давилась, бормоча: "В-ва...в-а...ва... я..." --драла на себе рубашку и, наконец, продышавшись, расплакалась навзрыд.
-- Испугалась, знать? -- нагнулся подбежавший Петя. -- Пахомка не уснул?
-- Н-не знаю я! Не знаю! -- затряслась Варвара. -- Я пришла за квасом!.. Вы подсматривать? Я удавлюсь! Я в реку брошусь! Свои мучают, каждым куском попрекают, по рукам бьют за обедом, и работники -- туда же!.. Я жизни лишусь, я сама не знаю, что наделаю!..
Варвара уткнулась лицом в угол и завыла нудно, протяжно, с надсадливостью.
VII
В Мокрых Выселках, через девять от нас дворов жил мужик -- Егор Пазухин, человек необыкновенно бедный. Он имел двух дочерей на выданье и сына. В ранней молодости Егор похоронил отца и, оставшись тринадцатилетним мальчуганом, повел хозяйство с помощью матери, старухи бойкой, голосистой, чуть-чуть с придурью. Митрий, Овечья Лопатка, Егоров отец, умирая, оставил сыну в наследство курную избу, овцу с ягненком, полтора надела распашной земли и старую с бельмом кобылу -- Феклу, над которой все смеялись.
Егор сам сеял, боронил, налаживал инструменты и сбрую, а осенью, управившись с полевыми работами, шел к Осташкову батрачить, оставляя дом на попечении матери. Когда ему исполнилось семнадцать с половиной лет, его женили. Егор был парень расторопный, крепкий, сметливый и весельчак, жена -- под пару, но как молодые ни бились, как ни хрипели с утра до ночи над своею и над барской работой, к наследству, оставленному Митрием, ни пылинки не прибавилось, если не считать того, что рыжая кобыла околела, а на ее место завели гнедого мерина со сбитой холкой, корноухого Рупь-Пять, да овца за это время принесла штук пять ягнят, с трудов поседела, но ягнят поели волки, а сама овца пропала.
Подати, малоземелье, старые долги Шаврову, расход по хозяйству вечно держали семейство в тенётах; частые неурожаи, жизнь впроголодь, мордобития от грозного начальства шаг за шагом обессиливали мужика, незаметно стирая жадность и задор к работе; Егор постепенно опускался, махнув в конце концов рукой на возможность выбиться из крепких лап нужды.
К сорока годам жизни Егор не осилил даже того, чтобы переменить полусгнившую избенку. Курные выходили из моды, соседи один за другим ставили себе "по-белому"; у богатых появились горницы, в переднем углу -- картины, святость, полотнища шпалер и разный причиндал; на столах, на радость и ликованье хозяев, запыхтели самовары, а Егор все еще коптился в старой отцовской мазанке, чая не пил, гостей с достатком не привечал и год от году становился угрюмее.
-- Сына мне роди! -- кричал он, пьяный, на жену. -- Пошто ты мне таскаешь пакостниц? -- Егор презрительно указывал на трех белоголовых девочек, печально жавшихся друг к другу. -- Мне кормилец нужен!
Жена плакала, забившись головой в тряпье.
-- Ты бога умоляй, -- покорно шептала она. -- Что ты ко мне пристаешь?
Егор больно бил ее за это и трясущимися от жалости губами позорил и клял ее.
Наконец, лет в сорок пять мужик-таки дождался сына, а младшая дочь умерла, наевшись гнилых яблок.
Было лето. Возвратившийся из ночного Егор осторожно развернул пеленки, глянул из-под седеющих густых бровей на красненькое тельце, усмехнулся.
-- Молодец старуха! -- неуклюже-ласково, стыдясь своего хорошего расположения, мужик потрепал жену по высохшей спине. -- Корми его теперь в порядке, ради бога!
Женщина счастливо улыбнулась посиневшими от мук губами и, поймав руку мужа, поцеловала ее.
Егор сконфузился, отдернул руку; присев у изголовья, тряхнул головою:
-- Дряни этой я больше хватать не буду. -- Изрубцованным пальцем он ткнул на подоконник, где стояла порожняя бутылка из-под вина. -- Баста, налакался.
И вот вырос сын Василий. Егор по-прежнему терпел нужду, получал тумаки и оплеухи за недоимку, сидел в чижовке, голодал, ходил оборванным, самовара так и не завел, но жизнь ему уже не представлялась мрачной; он терпеливо боролся с невзгодой, и в глазах его светилась упрямая надежда, а губы невольно раздвигались в светлую улыбку, когда он смотрел на мальчика.
-- Ну, Васюха, помогать мне скоро будешь? Скоро нужда наша -- к волкам в гости!..
-- Я в работники пойду, -- лепетал ребенок, -- купим светлый самаляй...
Егор с наслаждением хохотал.
-- Лошадей хороших, чай два раза, казинету на поддевки, так ай нет?
-- Так...
-- Красивую корову с лысинкой, чтобы вымя фунтов в тридцать, новую избу с теплушкой, а?
-- А еще я куплю целый пещер бабок...
-- Легко сказать! -- подпрыгивал Егор. -- Целый пещер, этакую, можно сказать, махину!.. Берегись, Макса-бурмистр, скоро перебьем твое богатство с Васюхой!..
После того как мальчик на
