Дельцы. Том II. Книги IV-VI - Петр Дмитриевич Боборыкин
Раздался второй звонокъ. По платформѣ бѣгали кондукторы, запоздавшія барыни и военные; но большаго движенія не было. На сильномъ морозѣ смолкали и разговоры.
— Отворите поскорѣй! — раздался женскій голосъ подъ самымъ ухомъ Александра Дмитріевича. Онъ вздрогнулъ и поднялъ голову.
— Этотъ вагонъ идетъ за-границу, — послышался голосъ кондуктора.
— Намъ некогда бѣжать дальше; отворите, — сказалъ другой, мужской голосъ.
Примерзлая дверь отворилась съ усиліемъ. Въ вагонъ вошли двѣ дамы, за ними мужчина. Они еще не успѣли разсѣсться, какъ раздался третій звонокъ.
— Чуть-чуть не опаздали! — вскричала одна изъ дамъ.
Это была Зинаида Алексѣевна. Катерина Николаевна, вошедши за нею, въ первую минуту и не замѣтила, что въ углу сидитъ кто-то. Не замѣтилъ Повалишина и Борщовъ.
И вдругъ въ одинъ разъ всѣ трое оглянулись и застыли на своихъ мѣстахъ.
Положеніе было безъисходное. Удалиться тотчасъ-же въ другое отдѣленіе вагона — значило выказать свое смущеніе, а ни Катерина Николаевна, ни Борщовъ этого не хотѣли.
Зинаида Алексѣевна почему-то вдругъ догадалась, кто былъ этотъ неподвижный господинъ въ дорожномъ платьѣ, читавшій газету. Она мелькомъ взглянула на него, и ей также стало ясно, почему такая женщина, какъ Катерина Николаевна, должна была оставить такого человѣка.
— Вы не находите, что здѣсь душно? — спросила она Борщова. — Не перейти-ли намъ туда?
И она указала на дверцу въ корридорчикъ.
— Нѣтъ, здѣсь хорошо, — откликнулась Катерина Николаевна и кинула на Борщова взглядъ, который не ускользнулъ отъ Зинаиды Алексѣевны.
«Какъ имъ теперь жутко приходится, — думала она, ожидая чего-нибудь чрезвычайнаго.
Поѣздъ зашумѣлъ. Всѣ сидѣли молча. Борщовъ улыбался натянутой улыбкой, Катерина Николаевна поблѣднѣла.
«Куда-же это онъ ѣдетъ? — спрашивала себя Зинаида Алексѣевна. — Должно быть за-границу, одинъ. Они видятся, быть можетъ, въ самый послѣдній разъ, и между ними — китайская стѣна. Зачѣмъ это? Неужели люди не могутъ расходиться иначе, какъ вотъ такимъ образомъ? И что тутъ злобствовать. Но злобствуетъ-ли онъ? Пожалуй, страстно любитъ. А любитъ, такъ простился-бы хорошенько, не. надѣвалъ-бы на себя нелѣпой маски».
— Вамъ можно потерять цѣлый день? — спросила ее вдругъ Катерина Николаевна.
— У меня нѣтъ никакого дѣла, — отвѣтила Зинаида Алексѣевна.
Разговоръ опять осѣкся. Миновали Царское Село.
«Зачѣмъ еще это испытаніе? — спрашивалъ про себя Александръ Дмитріевичъ. — Но ей неловко. Я это вижу. Только-бы не начинала она храбриться и оскорблять мое чувство.»
Катерина Николаевна думала въ свою очередь.
«Онъ ѣдетъ заграницу. Неужели онъ бросаетъ свою карьеру? Я-бы готова была сказать ему на прощанье доброе слово. Но какъ это сдѣлать? Одна, я-бы обратилась къ нему, но я должна щадить чувство Поля.»
Она взглянула на Борщова и не прочла на его лицѣ ничего кромѣ натянутой улыбки. Какъ онъ ни старался взвинтить себя, но все-таки чувствовалъ, что стѣсненъ. Онъ былъ стѣсненъ не за себя, а за Повалишина.
«Этакая дикая случайность, — думалъ онъ. — Уйти — глупо, говорить — не о чемъ. Надо сидѣть до Гатчино. Такой непріятности онъ совсѣмъ не заслужилъ. Такъ и умретъ жертвой своей выучки»
Съ каждой минутой молчаніе становилось томительнѣе. Только шумъ поѣзда отвлекалъ нѣсколько вниманіе и разсѣевалъ общую напряженность.
Зинаида Алексѣевна забыла о томъ, куда они ѣдутъ и чѣмъ будутъ заниматься. Передъ ней разыгрталась нѣмая сцена, подъ которой она чуяла живыя душевныя страданія. Она досадовала на то, что не могла распознать хорошенько, что происходитъ въ Катеринѣ Николаевнѣ, дѣйствительно-ли она при такой казусной встрѣчѣ способна просто взглянуть на свое теперешнее положеніе.
Глядя на Повалишина, она думала:
«Ты, милый мой, тоже изъ породы петербургскихъ дѣльцовъ; только ты, должно быть, изъ честныхъ. Жена твоя бросила тебя не потому, что ты оказался хлыщемъ, а потому, что ей стало съ тобой нестерпимо тошно. Ты въ этомъ не виноватъ, но не изнывать-же съ тобой весь свой вѣкъ. Петербургъ тебя вскормилъ, Потербургъ-же и доконалъ тебя.»
Поѣздъ сталъ.
— Станція Гатчино! — начали кричать кондукторы.
Александръ Дмитріевичъ не двигался. Первый всталъ Борщовъ и отворилъ дверь. Ближе къ выходу сидѣла Зинаида Алексѣевна и вышла вслѣдъ за Борщовымъ.
Оба они пошли по платформѣ, не дожидаясь Катерины Николаевны.
«Можетъ быть, ей надо что-нибудь сказать ему, — думалъ Борщовъ.
«Это хорошо, — подумала Зинаида Алексѣевна; — что она осталась, а еще лучше, что Борщовъ догадался выдти первымъ».
Катерина Николаевна пріостановилась у дверцы, въ нерѣшительности.
— Вы ѣдете заграницу? — сказала она такимъ твердымъ голосомъ, что сама удивилась.
Этотъ вопросъ заставилъ Александра Дмитріевича подняться и сдѣлать два шага впередъ.
— Да, — отвѣтилъ онъ какъ-то странно, вбирая въ себя воздухъ.
— Вы не хотите развода?
— Нѣтъ, — отвѣтилъ онъ такъ-же.
— Прощайте.
Она торопливо вышла изъ вагона и на платформѣ почувствовала, какъ она вся горитъ. Ей сдѣлалось ужасно совѣстно. Вопросъ о разводѣ вырвался у ней внезапно и непроизвольно. Онъ былъ такъ не кстати, отзывался такимъ неотвязчивымъ себялюбіемъ. Но такъ случилось, и поправить было невозможно.
Она догнала своихъ спутниковъ и долго молчала.
XXII.
Зинаида Алексѣевна, когда они вернулись изъ Гатчино, отказалась ѣхать въ каретѣ, говоря, что ей нужно въ другую сторону, и взяла извощика. Этотъ предлогъ выдумала она потому, что трудно было-бы еще тридцать минутъ бесѣдовать съ Катериной Николаевной и Борщовымъ.
Поѣздка въ Гатчипо вызвала ее на цѣлый рядъ соображеній и думъ, которыми она не хотѣла-бы дѣлиться съ съ новыми друзьями. Она ходила съ ними нѣсколько часовъ, видѣла, что они устроиваютъ, нашла, что идея прекрасная, слушая ихъ, не могла не сознаться, что оба, и Борщовъ, и Катерина Николаевна, были искренно преданы своей пропагандѣ. Къ нимъ нельзя было придраться ни съ какой стороны. Оба были молоды, энергичны, образованы, честны, безъ мелочности. Словомъ, она такой пары еще не встрѣчала. Но она все-таки не могла взять въ серьезъ ихъ дѣятельность. Они произвели на нее впечатлѣніе двухъ мужественныхъ, смѣлыхъ до дерзости моряковъ, пускающихся въ океанъ, гдѣ плаваютъ громадныя ледяныя глыбы. То, что они хотятъ сдѣлать, прекрасно, но что они сдѣлаютъ — теряется въ туманѣ.
«И отчего это я, — разсуждала Зинаида Алексѣевна, — въ сравненіи съ ними дѣвчонка, жила меньше ихъ, знаю, быть можетъ, одну сотую того, что имъ извѣстно, умныхъ книжекъ читала двѣ-три да и обочлась, и все-таки они мнѣ кажутся дѣтьми? Для нихъ довольно собственной вѣры, а я знаю, что этого мало, по крайней мѣрѣ у насъ.»
Вотъ почему ей трудно было-бы сѣсть опять въ карету съ Борщовымъ и Катериной Николаевной и продолжать бесѣду на тему ихъ «дѣла». Въ ихъ тонѣ не было ничего напыщеннаго, фальшиваго, восторженнаго,
