Инженеры - Эдуард Дипнер
А пока мы работали на небольшом заводе неподалеку, ругались со строителями и готовились к переезду в новый завод. В Джамбуле началась моя новая жизнь. Тогда по телефону Лев говорил правду про джамбулские яблоки, арбузы и горы. Все они, действительно, были потрясающими.
В пятницу вечером Лев предупредил: завтра утром едем в горы. Я заеду в семь.
Белый директорский «москвич» выбрался из города и покатил по дороге к отдаленным горам. Малиновый расплав пробивался изза тяжелой синей горной громады, заливая седловину между двумя горами, затем стал быстро подниматься, накаляться золотом, и вдруг ослепительно брызнул веселой радостью света и весны. Мы оторопели: огромное, сколько охватывал глаз, пространство по обе стороны дороги стало кроваво-алым. Это были тюльпаны. Они бесстыдно-доверчиво открывали солнцу свои девичьи головки с яичными желтками в глубине, они торопились прожить свою короткую весеннюю любовь. Солнце поднималось выше и выше, скоро оно палящим зноем обожжет тонкие, нежные лепестки, они закроются, завянут, чтобы затем осыпаться черным маком семян, дать жизнь новому поколению.
Асфальт сменился щебенкой, дорога забирала всё круче и круче, пока машина не выкатила на широкое плато. Впереди поднимался новый вал каменистых склонов, уходящих всё дальше, к сиреневой цепи, украшенной сахарно-розовыми вершинами, а позади, внизу, в округлой чаше остался суетливый мир людей. Блеснула сбегающая с гор речка, окаймленная игрушечными зелеными пирамидками тополей.
— Это речка Талас, — ленинским указующим жестом простер руку Лев. — Она течет к городу. Вон, видите, там, левее, в дымке — наш Джамбул. А где же наш завод? Он должен быть еще левее… А! Вон он! Смотрите, видите серую ленточку? Да не там, а во-о-н там, на краю. Влево дорога ушла, это на Фрунзе, а перед дорогой, ближе к нам… Да-да. Это он, наш завод. Вот так. Всё отсюда видно. Как на ладошке. Ну ладно, еще насмотримся, а пока за дело — грибы собирать!
— Какие грибы, Лев Евгеньевич? Тут же ни леса, ни кустарника даже нет…
— А вот какие! Степные! Горные! — он нагнулся и срезал белый шарик. — Это весенние степные грибы, вполне съедобные, их можно и жарить, и варить, и солить.
Грибы были резиново-упругие, похожие на шампиньоны, но очень твердые. Они рассыпались по лощине, прячась за камнями, обманывая своим сходством с круглыми белыми камешками.
— Ну, что я вам говорил? — торжествовал Лев, точно всё это — и горы, и грибы — было создано им самим, ну, как минимум, при его активном участии. — Где вы еще весной, в мае, и в горах найдете грибы? А этот простор! А эта красота! Где еще вы такое найдете!
Мы возвращались под вечер, навстречу заходящему солнцу, опьяневшие от пронзительного горного света и воздуха, от запахов степных трав. Нам казалось, что в этом благословенном краю всё у нас получится — и новая жизнь, и новенький гигант-завод.
Следующий 1972 год был очень трудным. Нам предстояло переселиться на новый завод, перенести туда всё производство. И это при том, что Государственный ПЛАН в той нашей стране никогда не мог быть уменьшен. Достиг в прошлом году — получай добавку в наступающем! А еще новые производственные мощности, введенные в эксплуатацию. Торопцев неделю обивал пороги в Министерстве. Доказывал, просил, умолял: дайте время для переезда, не губите нас на корню! Его выслушивали, соглашались и разводили руками: нам спустили ПЛАН из Москвы. На парашюте, что ли, их спускают, эти планы? «Ну, можно спустить кого-то с лестницы, можно, наконец, спустить штаны, — рассуждал Лев, — но ПЛАН — как его можно спустить? Они же напустили на нас этот чертов план». Торопцев осунулся за этот год, и его замечательный нос торчал укором Министерству, которому спустили, и нашему алма-атинскому тресту, который не защитил завод. Полгода переезжали, запускали мостовые краны и гильотинные ножницы, ругали строителей, делали стеллажи и оснастку и, конечно, провалили ПЛАН. Торопцев схватил строгий выговор за это.
— Ну и хрен с ним, выговор — не триппер, с ним можно жить, гыгы, — храбрился Лев. — Как репьи на хвосте украшают бродячего пса, так выговоры украшают директора. Гы-гы. В будущем году мы нагоним!
Но не получалось и в следующем году. Трудно становился новый завод, не было опытных начальников цехов, не хватало сильных бригадиров. Опыт небольшого завода не годился для теперешнего, крупного. Здесь нужно было делать всё по-другому. Большой завод должен работать как машина с выстроенным, отлаженным механизмом, и ручное управление здесь не годится. К нам зачастила пестрая публика — помощники и советчики от нового управляющего трестом Семакова. Один из них, зам управляющего Иван Никодимович Тараскин, из Тайшета, как он представился, с утра становился у цеховой колонны в заготовительном цехе и часами, обхватив локти, наблюдал. Потом заходил к директору и делился впечатлениями: «Они как муравьи снуют туда-сюда, туда-сюда. Много беготни, и всё без толку. А нужно, чтобы был порядок!» Мы привыкли к Тараскину из Тайшета, от него не было большого вреда. Тяжелее переносились визиты самого Семакова. Александр Иванович был мужчиной грузным и водянистым, но, несмотря на это, человеком деятельным и энергичным. Он любил большие совещания, на которых, тряся обвисшими щеками, долго и убедительно говорил о важности возложенных задач и необходимости выполнять государственный ПЛАН. Особенно мучительным для Льва были проводы Александра Ивановича после его пребывания на заводе. В соответствии с установленной традицией, они должны были проходить на природе, в живописных местах, у воды, чтобы там в непринужденной обстановке поговорить с заводским активом о делах. Разговор начинался с расстилания скатерти на траве и установки бутылок и закусок. Пока устраивался стол, Семаков деловито и оживленно вел длинный разговор с кем-нибудь из заводчан.
— Александр Иванович! — взывали истомившиеся ожиданием, — разделите с нами…
— Нет-нет-нет. Вы там начинайте, а мне вот нужно поговорить с товарищем.
— Александр Иванович! Без Вас как-то неудобно.
— Нет-нет-нет. Вы там без меня.
— Александр Иванович! Ну, по одной, за успехи завода.
— Ну, если по одной… Но только по одной! Не будем превращать производственное совещание в нечто нехорошее.
Семакову подносился стакан водки, он выпивал его залпом за успехи завода и… дальше остановить Семакова было уже невозможно. Он накачивался водкой, не пьянея, а только всё больше оживляясь. Мог выпить по литру
