Водолаз Коновалов и его космос - Ксения Полозова
«Какая красивая дата выпала хирургу из Одинцово», – с тоской подумал Коновалов, перебирая тетради: теперь его интересовали только те, у которых год был обведен траурным фломастером. Таких тетрадей обнаружилось две: за девяностый год, уже прочитанная Юрием, и за восьмидесятый. Выделяли ее среди прочих лишь небрежно усиленные черным фломастером бока восьмерки и нуля.
В восьмидесятом году в жизни Фаины появился Николай. В отличие от Ильи Сергеича он не был ее постояльцем. Они познакомились на музыкальном фестивале, куда Николай приехал в составе мужского хора. Пока длился фестиваль, Николай, пораженный в самое сердце дивным Фаининым голосом, ухаживал и, судя по стыдливым записям, сделанным в дневнике, преуспел в этом. Но, когда фестиваль закончился, собрал чемоданы, чтобы отправиться к жене и детям в Хабаровск. Каллиграфия его имени в гроссбухе еще не достигла своего апогея. Заглавная «Н» едва оперилась, расправила крылья и вот-вот воцарилась бы среди прочих букв, если бы не неосторожное поведение на воде, повлекшее за собой смерть обладателя инициала. Очередной разворот увенчался очередной траурной датой.
Внезапно во всей квартире вспыхнул свет. Выхваченная из мрака таинственная пещера превратилась в самую обычную, разве что очень старомодно обставленную комнату. Исчез призрачный орел, разрушенный замок обратился горой старых тетрадей. Далеко на кухне вздрогнул и засопел воскрешенный холодильник.
Коновалов взглянул на часы. Было четыре утра. Он снова попробовал позвонить Джо, но телефон не подавал признаков жизни. Оставив бесполезный гаджет заряжаться, он вышел в коридор.
Только сейчас он заметил на полке под зеркалом белый конверт, на котором размашистыми буквами было написано его имя.
Привет!
Как-то это странно – писать письмо ручкой на бумаге в наше время. Я могла бы отправить тебе сообщение в любом мессенджере. Но я не хочу, чтобы мои слова правил этот дурацкий Т9. Не хочу, чтобы у тебя, например, села батарейка до того, как ты прочтешь. Хочу по-настоящему, как учили в школе. Хочу, чтобы ты водил глазами по написанным мною строчкам, касался их пальцами.
Я знаю, ты думаешь: «Что же ею движет? Какая сила заставила ее оказаться рядом со мной?»
Гравитация. Так эта сила называется. Ты помог мне ее преодолеть, потому что ты – космонавт, а я, когда я рядом с тобой, – Вселенная, твоя Вселенная, твой Космос.
Ты мне веришь?
Он верил. В одночасье, жадно, без сомнений Коновалов поверил каждому прочитанному слову.
Герман просит меня о встрече. И мне кажется, я эту встречу ему должна. Он столько сил и времени потратил в попытке завоевать меня, и, если честно, я многим ему обязана. Не хочу бросать его по телефону.
Завтра вечером Герман ждет меня на «Принцессе». Думаю, мы пойдем в море, где он захочет сделать мне предложение. Бедняга еще не знает, что кольцо пропало. Воспользуюсь его растерянностью, попрощаюсь с ним и вернусь к тебе. Мы будем жить вдвоем долго и счастливо и умрем в один день. Кажется, такой сон я видела сегодня.
Доверься мне, я все сделаю красиво.
С любовью, твоя Джахан.
Улыбка сошла с его лица. Он сложил листок вчетверо, сунул в нагрудный карман и решительно вышел из квартиры, забыв запереть дверь.
Калитка палисадника висела на одной петле. Вторая петля, дребезжа на ветру, болталась на заборном столбе, вырванная с корнем.
«Надо будет поправить, когда вернусь», – подумал Коновалов по привычке, но тут же осекся – теперь это была не его забота. Он вышел на улицу и остолбенел.
Классе в восьмом Паша, на манер торговца краденым, распахнул перед Юриком полу пиджака и продемонстрировал торчавшую из потайного кармана почти полную пачку сигарет. «Слышь, я тут подумал, нам пора взрослеть», – заговорщически просипел он. После уроков они долго искали укромное место, чтобы повзрослеть вдали от посторонних глаз, пока не наткнулись на заброшенный дом, черневший проемами выбитых окон. «Пошли!» – скомандовал Паша, открыв перед Коноваловым облупившуюся дверь парадной. Коновалов нехотя вошел. В нос ему ударил запах мочи, плесени и чего-то еще, незнакомого и почему-то очень стыдного. Когда глаза привыкли к полумраку, Юра разглядел какую-то груду в углу лестничной площадки. Он медленно подошел ближе, переступая через разбитые бутылки, окурки, вскрытые консервные банки. На старом полосатом матрасе, среди кучи тряпья, лежала женщина. Она была совершенно голой. Длинные спутанные волосы закрывали лицо. Груди, живот, раскинутые ноги – все было покрыто синяками и кровоподтеками. Женщина застонала. За спиной уже хрустел, скача вверх по лестнице, Пашка, а Коновалов все никак не мог отвести глаз от черного треугольника волос на сизой, вывернутой наизнанку плоти.
И теперь город лежал перед ним, как та женщина – голый, избитый, униженный, в ворохе разодранной насильником одежды, среди осколков стекла и выброшенного из перевернутых контейнеров мусора. Улицу перекрывал вывороченный из земли старый каштан. Его огромные морщинистые корни вместе с кусками асфальта и земли вздыбились у соседнего забора. Ствол придавил крышу красной «мазды». Вокруг развороченной машины суетились люди, не зная, как к ней подступиться. Фонарь на противоположной стороне улицы покосился и теперь висел на проводах, норовя рухнуть на крышу деревянной беседки, пристроенной к дому напротив.
Коновалов повернул в сторону пляжа. И, едва свернув, больно ударился о перевернутую вверх ногами скамью, невесть откуда взявшуюся на тротуаре. Юрий попробовал поднять ее, но скамья оказалась настолько тяжелой, что он не смог сдвинуть ее с места.
– Погоди, пособлю! – крикнул ему какой-то мужчина и вместе с ним навалился на чугунные поручни. Скамья нехотя сдвинулась с места. Под ней в луже крови обнаружилось что-то маленькое, белое, пушистое и, очевидно, мертвое.
– Кошака задавила, – с горечью сказал помогавший Юрию мужчина лет пятидесяти, выругался и смачно сплюнул. – Ты на пляже не был еще? Сходи! Там есть что посмотреть!
Вместе они оттащили скамейку к стене дома, мужчина присел на нее и закурил.
– Что здесь случилось?
– Ха, ну ты даешь. Пьяный, что ли, спал? – усмехнулся мужчина. – Тут такое было, блин, прямо как в кино. Я все на
