Черный Дождь - Карл Ольсберг
— Да, так говорят. Мы, богословы, всегда так говорим, когда не можем придумать, что еще сказать. Но, честно говоря, мне все равно, о чем думал при этом Бог. Я даже не хочу знать. Я пришел сюда, чтобы утешить людей, сказать им, что Бог позаботится о них, что Он примет их со всей своей добротой и милостью. Но я больше не могу это говорить. С Богом, который допустил все это, я не хочу иметь ничего общего!
Фаллер как журналист чувствовала себя обязанной передавать слова так, как они были произнесены, без купюр. В ее задачи не входило согласовывать с людьми, что они хотят видеть в печати, а что — нет. Для этого существовал юридический отдел. К тому же она предпочла бы нарваться на иск, чем добровольно надеть на себя намордник. Но в этот раз она не могла не спросить.
— Вы даете разрешение на то, чтобы я опубликовала эти ваши слова? Я имею в виду, у вас не будет неприятностей? Вас не выгонят с работы?
Священник пожал плечами.
— Бог меня уже изгнал.
Еще была история неудавшегося самоубийства. Девушка, которую бросил парень, залезла в ванну и включила в розетку фен.
— И как раз в тот момент, когда я погрузила фен в воду, отключилось электричество. Сначала я подумала, что из-за короткого замыкания перегорел предохранитель. Но тут окно взорвалось, во все стороны полетели осколки, и внезапно повсюду вспыхнуло пламя. Я была так потрясена, что поскользнулась, и с головой ушла под воду. Это, должно быть, спасло мою… жизнь.
На вид девушке еще не исполнилось восемнадцати. Она была забинтована с ног до головы. Ей было больно открывать рот, двигать губами и языком, но явно нужно было выговориться.
— Я тогда вылезла из ванной, повязала мокрое полотенце вокруг пояса. Не знаю, почему я просто не сидела и не ждала смерти, не выбросилась из окна или что-то в этом роде. Ведь я же хотела покончить с собой. Просто как-то об этом не подумала даже. И как была, в чем мать родила, в одном мокром полотенце бросилась вниз по лестнице и выбежала из дома.
Она осторожно качнула головой.
— Это просто безумие какое-то. Все мертвы, лишь я, которая хотела умереть, осталась в живых!
С ее губ сорвался горячий кашляющий смех.
— Я просто надеюсь, что Эрик умирал мучительно и долго. Возможно, на руках у той суки. Может быть, они оба сгорели в муках! Очень на это надеюсь.
Фаллер отвернулась, охваченная смешанным чувством жалости и неприязни.
Катастрофа поразила людей независимо от их положения в обществе и достатка. Перед взрывом чудовищной силы все оказались равны. Она вспомнила о местном политике, у которого брала интервью. Он направлялся на заседание городского совета и застрял в пробке, когда ударная волна подбросила его машину в воздух. Чудом ему удалось выбраться из-под горящих обломков и добраться, будучи тяжело раненным, до укрытия в здании, где его позже нашли спасатели. Одним из пунктов повестки дня на том заседании городского совета был вопрос о выделении дополнительных средств на борьбу со стихийными бедствиями.
Фаллер повстречала известного музыканта Джорджа Дэниелса. Благодаря его гомосексуальности и беспутному образу жизни его имя не сходило с обложки «Шика». Он пережил катастрофу в саду своей роскошной виллы в Вальбронне, у отрогов Шварцвальда. Он даже узнал журналистку, но не держал на нее зла за ее скандальные репортажи. Оба знали, что скандалы идут на пользу бизнесу.
Так много людей, так много историй…
Мать, которой пришлось смотреть, как ее дети превращаются в пепел на детской площадке. Слепая от рождения девочка, которая впервые в жизни смогла увидеть хоть что-то, и этим «чем-то» стала вспышка ядерного взрыва.
Парень, который устроил вечеринку на крыше высотки. Его приятелей просто унесло взрывной волной.
Пассажиры поезда, взлетевшего на воздух вскоре после отправления со станции Карлсруэ.
Профессиональный футболист из KSC, который во время тренировки был сбит падающим фонарным столбом и потерял обе ноги.
Пожилой японец, дважды за короткий человеческий век испытавший ад ядерного взрыва, у которого все же хватило сил спасти жизнь молодого китайца.
Маленький мальчик, который твердил свое имя и адрес в надежде, что кто-то сможет сказать ему, где его родители.
А еще — множество врачей, пожарных и спасателей, которые совершенно выбились из сил и уже не могли даже плакать. Всего было слишком много.
— Зайдем еще в ту палатку. Еще одно-два интервью — и достаточно.
Андреас взглянул на нее с тревогой.
— Уверена, что справишься?
Она попыталась улыбнуться.
— Нет. Но это — наша работа, не так ли?
В этой палатке, как и во всех остальных, находились раненые. Такие палатки ночь напролет устанавливали солдаты, но их все равно не хватало. Лагерь уже разросся в небольшой город с несколькими тысячами жителей и продолжал увеличиваться.
У одной из коек рядом с неподвижно лежащим телом, пораженным лучевой болезнью, стоял на коленях мужчина. Вряд ли можно было точно определить возраст пациента — серое осунувшееся лицо и клочья волос на почти облысевшей голове придавали ему старческий вид, но интуиция подсказала Фаллер, что он приходится этому мужчине сыном. Жалостливое выражение лица медсестры, которая только что разговаривала с мужчиной, давало понять, что, скорее всего, он только что потерял своего ребенка. Было что-то щемящее в том, как мужчина опустился на колени и взял сына за руку. Фаллер приказала Андреасу снять эту сцену. Фотограф закатил глаза, но подчинился. Журналистка знала, что будет большой бестактностью подойти к мужчине прямо сейчас и нарушить деликатность момента.
Она подождала, пока мужчина заметит, что он не один, и повернется к ним лицом.
— Это ваш сын? — тихо спросила она. Мужчина посмотрел на нее так, словно не знал, где именно он находится.
— Его зовут Бенедикт, — ответил он спустя пару секунд. — Бенедикт Паули.
Несмотря на то что все это время диктофон был включен, Фаллер записала имя в блокнот. Для мужчины было важно произнести его.
— Примите мои соболезнования, герр Паули.
Он просто кивнул.
— Я журналист из журнала «Шик». Может быть, вы хотите рассказать мне о своем сыне? Что случилось?
— Я бросил его, — ответил Паули. — Десять лет назад я оставил его одного, и теперь он мертв.
Он пожал плечами, но слез не было.
— Вы не видели его десять лет?
— Я… Мне казалось, что он будет счастлив с матерью и ее новым мужем. Я думал, что будет лучше, если он не будет меня видеть. Но он… Он…
