Валерий Попов - В городе Ю (Рассказы и повести)
- Ну, за выздоровление! - сказал Юра, разливая вино.
Наконец-то он развеселился, а то меня удивила поначалу его хмурость, столь не соответствующая, кстати, тону письма!
Разгорелось веселье.
- Нахальство! Я осами не питаюсь! - вопили ребята, охотясь за осами по всему столу.
Обед достиг апогея, все кричали, хохотали, в голове стоял какой-то звон. Потом я увидел, что жена, бросая на меня лукавые взгляды, о чем-то шепчется с Юрой и Сашком. Для меня давно уже не составляли тайны эти ее заговоры в конце обеда - опять, конечно, подговаривает всех куда-то мчаться, плясать, веселиться и даже здесь, на необитаемом острове, не оставила своих дурацких привычек.
- Уговорила! - громко сказал Юрий.
- Ну, а с детьми кто останется? - спросила Наташа, жена Александра.
- Я!
Я поднялся и ушел в лес. Я слышал громкие их голоса, потом треск перегруженного мотора. Я видел сквозь ветки, как лодка медленно скрылась за островом.
Я вернулся в лагерь. Дети, одурев от непрерывного возбуждения, начав с охоты на ос, теперь уже окончательно сходили с ума - палатка, в которую они забрались, ходила ходуном, нервно-веселые крики, хохот, визг щенка доносились оттуда.
Потом, как это часто бывает, излишнее веселье окончилось ссорой.
- Фиг тебе! Ясно, фиг! - зло кричал Димочка.
- Дима, прекрати! - услышал я голос дочери. Потом была долгая напряженная пауза.
- Миша, - спокойно проговорила дочь. - Может быть, сходим на наше место?
"Молодец! Одного отсекает!" - подумал я. Миша молчал... Ну чего же он?!
- Ну, ладно! - вдруг злорадно заговорил Димочка. - Отгадай тогда, Даша, такую загадку: "В болоте родился, три раза крестился, с врагами сражался, героем остался!"
Наступила тишина.
"Что же это такое? - мгновенно вспотев, стал думать я. - Три раза крестился... с врагами сражался... что же это?!"
- Стыдно, Даша, - ехидно вдруг проговорил Миша.
- Ну, не знаешь? - ликуя, спросил Дима.
- Город, в котором ты живешь! Эх ты! - проговорил Миша.
- А... вспомнила, - небрежно сказала Даша. Разговор в палатке продолжался - давно уже я так не переживал каждое слово! Я было сунулся в палатку...
- Папа, выйди! Не видишь, мы разговариваем! - топнув ногою, крикнула Даша, опять как бы выставляя себя главной.
Я вышел. Уже темнело. Пора было кормить детей ужином, но этой очаровательной затейницы, увлекшей всех в неизвестность, не было и в помине!
Стало совсем темно, только над горой была узкая бордовая полоса.
"Что они там делают-то? - думал я. - Давно уж, наверное, все закрыто!"
Безмолвно промчалась в темноте белая "ракета", удивительно близко - до этого они проходили гораздо дальше.
Было ясно уже, что с этими идиотами что-то случилось, другого объяснения их отсутствия быть не могло!
Глухой ночью, когда я хрустел в лесу сухими деревьями, стаскивая их на берег для большого костра, я вдруг неожиданно услышал их громкие голоса, и звонче всех был, конечно, голос жены, неестественно оживленный.
- Конечно, он ничего не сделал! - говорила она.
Я бросил тяжелые жердины, которые волок к лагерю, и, повернувшись, ушел в лес.
"Что же такое? - думал я. - Вроде бы обычная жизнь, без каких-либо событий, и такие переживания, почти невыносимые".
Помню, в ночь перед операцией я и то переживал значительно меньше, чем сейчас... Возраст?
Я начал вспоминать, с каких пор характер мой, мое насмешливое, легкое отношение ко всему стали изменяться. И тут я еще смеялся, и над этим тоже. Пожалуй... Я вспомнил один вечер, день рождения Лехиной дочки. Когда-то мы сами дружили - не разлей вода.
Теперь мы собирались только на детские праздники, пытаясь так же, как дружили когда-то мы, подружить детей. Но, удивительно, это почему-то не получалось - то один, то другой ребенок, обиженный, приходил на кухню, где выпивали взрослые, мать или отец сажали его на колени, успокаивали... Беззаботного веселья не получалось. Пришлось все-таки помогать им. Леха поставил веселую музыку, дети, разбившись по парам, стали плясать, и вдруг я увидел, что Даша, робко улыбаясь, пляшет в сторонке одна. Я почувствовал, как что-то горячо и остро ударило в голову и в сердце.
- Прекрати, слышишь... Прекрати, - повторил я.
Да... Пожалуй, этот момент. Кончилась легкая, беззаботная молодость, началась, мягко выражаясь, вторая половина.
Я долго стоял в темноте неподвижно, потом услышал рядом тяжелый вздох.
"Кто это?" - удивился я.
Я переступил с ноги на ногу и услышал, как, громко хрустя, то ли олень, то ли лось умчался в глубину острова.
Я возвратился в лагерь. Жена, искусственное возбуждение которой еще не перешло в обычно следующий за этим приступ гордой обидчивости, пыталась зачем-то разбудить спящих детей.
... Утром на острове царила полная ахинея.
Печка была не разожжена, завтрак не готовился. Жены вообще не было.
Брат Юра, еще более хмурый, чем накануне, зайдя по колено в воду, возился с мотором - после вчерашней увеселительной прогулки он почему-то не работал.
Брат Александр, элегантно подбоченясь, высокомерно подняв брови, давал советы, ценные научно, но абсолютно неприменимые в конкретной ситуации.
Потом я увидел, что из леса с озабоченным видом показалась жена.
- Что там?! - спросил я.
Какое-то плохое предчувствие охватило меня.
- С песиком нашим что-то странное творится, - сказала она. - Всю ночь где-то пропадал. Утром пошла я в лес, вижу - бежит, но как-то странно, и вдруг зарычал. Руку протянула к нему - отпрыгнул. Загривок топорщится...
- А пасть? - поворачиваясь, спросил Юра.
- Что пасть?
- Этого только не хватало, - пробормотал Юра.
Снова отвернувшись, он начал разбирать реверс, Димка и Мишка, демонстративно обнявшись, ходили по пляжу, не обращая на Дашу ни малейшего внимания.
Майя вдруг отвела меня в сторону и тихо спросила:
- Как Дашенька... нормально спала?
- Вроде бы да... - неуверенно проговорил я.
- Ну, слава Богу! А то, честно говоря, я очень боялась - укус осы в горле! Многих к нам привозили с такими отеками! А в горле даже маленькая опухоль, сам понимаешь, - начинается задыхание. Но теперь уже абсолютно ясно - все обошлось.
- Та-ак, - проговорил я, садясь на поваленный ствол ивы.
Даша, насупившись, сидела за столом, тут откуда-то выскочил щеночек. С криком она бросилась его ловить, прижала между корней, щеночек, зарычав, укусил ее.
Стало тихо. Все подумали одно и то же, но никто не сказал.
- ... Не нравится мне это! - произнес наконец Сашок, важно хмурясь.
- Ты что это, ты что, а? - Жена хлестала щенка поводком.
- Надо срочно сделать укол, - сказала Майя.
- Катер-то сломан! - показал я.
Юра быстро вбежал в воду, дернул заводной шнур, мотор задымил, застучал, но винт по-прежнему не вращался.
- У егеря за протокой есть моторка! - прокричал Юра.
Я побежал через лес к протоке, потом, спохватившись, вернулся за Дашей. Лицо ее только начинало сморщиваться для плача - так быстро все это происходило.
Взяв ее за руку, я побежал, но, оглянувшись, увидел, что Юра машет мне рукой.
Винт почему-то заработал. Сашок и Юра, упершись изо всех сил, пытались оттянуть катер назад - как стрелу в луке.
- Работает! - прокричал Юра, когда я подбежал.
- Падай! - проговорил Сашок.
Я схватил под мышку Дашу, другой рукой схватил за шкирку щенка, ввалился в лодку. Ногами я запихнул щенка в передний рундук. Щенок страшно рычал, пытаясь выбраться.
Братья отпустили лодку, и она вылетела на широкую воду.
Даша на заднем сиденье плакала, и в плаче ее слышалась отнюдь не только обида на щенка. Щенок яростно грыз мне ботинки, борясь за жизнь.
Как камикадзе, я вылетел на фарватер, промчался рядом с буем. Лодка выскочила из-за острова на ветер и волну. Ударяясь о воду, она глухо звенела, как сбрасываемое с палубы на воду пустое ведро.
Все забыв, я сделал встречной лодке отмашку не с той стороны - мы едва разошлись, рядом скользнул борт, человек в лодке яростно крутил у виска пальцем.
Я быстро проскочил мимо высокой, закрывающей небо землечерпалки и вошел в гавань.
И тут же винт снова остановился - медленно, по дуге моторка приближалась к наклонной каменной набережной.
Наконец стукнулись носом в берег. Я выключил мотор, стало тихо. Щенок выскребся из рундука, перевалился через борт, быстро доплыл до берега, выполз, встряхнулся, потом повернулся к воде башкой и начал лакать.
"Водобоязнь! - понял вдруг я. - Бешенство называется же "водобоязнь"! Бешеная собака не пьет и боится воды. Значит, это не бешеная! Ну, прекрасно!"
Щеночек продолжал быстро лакать, иногда только поглядывая на меня, и взгляд этот ясно говорил: "Ну, ты и ненормальный!"
Продолжая сидеть, я опустил руку, зачерпнул горсть бензиновой воды, вытер лицо.
Да-а-а... А еще говорят - возраст. Выходит, возраст этот похлестче будет, чем любой другой!
Перед глазами моими мелькнули загорелые ноги в туфлях и белых носках, Даша спрыгнула с лодки на берег, уверенно прищелкнула щенка на поводок, они взобрались наверх и вот уже весело вместе прыгали высоко наверху.
