Озарение - Владимир Моисеевич Гурвич
41
Дана пребывала в полной прострации. Она и не знала, что ей дальше делать и не хотела ничего делать. Ее не отпускало ощущение какого-то финала, после которого больше уже ничего нет. Она и раньше попадала в сложные ситуации, но, пожалуй, такой полной безнадежности еще не испытывала. К ней даже полезли мысли о самоубийстве. Разумеется, к реальной действительности они отношения не имели, кончать подобным образом жизнь она не собиралась. Но все же это был явный симптом того, что дела ее не просто плохи, а очень плохие. Хуже, в самом деле, может быть только смерть.
Она намеревалась продолжать разыскивать Юлия далее по списку, но идти не хотелось. Все равно шансы минимальны, над ней будут только смеяться; дескать, одуревшая от любви деваха ищет бросившего ее мужика. А что иное должны люди думать, она бы на их месте размышляла подобным же образом.
Нет, сегодня она нажмет на паузу, никуда не пойдет. Возможно, завтра настроение улучшится, и тогда снова отправится на поиски. А вот что делать ей сейчас, она не представляет. Не лежать же в постели весь день. Хотя почему бы и нет.
Дана повернулась на бок и закрыла глаза, решив, что в ее ситуации самое лучшее это отдаться Морфею. Она уже засыпала, как в ее сознание проник звонок в дверь. Она вскочила с кровати; ее до смерти перепугала мысль, что это вернулся Федор.
Дина посмотрела в глазок входной двери, на площадке стоял не Федор, а Нефедов. Дана не была уверенна, что это намного лучший вариант, видеть его у нее тоже не было никого желания. Но и не пустить она Павла не может.
Дана отворила дверь, Нефедов вошел в квартиру и с удивлением уставился на хозяйку. И только сейчас до нее дошло, в каком виде она встречает гостя: она же еще не умывалась, не говоря уж о том, чтобы причесаться и приодеться.
— Ты посиди, а я скоро, — сказала Дана.
— Извини, я тебя разбудил, — произнес Нефедов.
— Ерунда, это даже к лучшему. Мне давно пора вставать.
Дана скрылась в ванной комнате, где стала приводить себя в относительный порядок. Собственное отражение в зеркале вызывало отвращение, такое помятое лицо обычно бывает после долгого запоя. Ну, ничего, сейчас она волшебно изменится.
Дана вернулась к гостю, хотя не в самом своем лучшем, но уже в вполне приличном виде. Это она поняла по выражению его лица.
Она села напротив Нефедова.
— Паша, ты чего пришел? Есть дело? — спросила она.
Дана заметила, что ее простой вопрос смутил Нефедова.
— Можно сказать и так, — произнес он. — Я пришел к тебе с деловым предложением.
— И каким же? — Дана одновременно заинтересовалась и насторожилась.
— Сейчас объясню. Хотя это не так-то просто.
— Ты уж постарайся.
— Да, я постараюсь, — кивнул он головой.
Затянувшееся предисловие раздражало Дану. Так это все может затянуться надолго.
— Паша, ты же умеешь говорить ясно и конкретно. Приступай.
— Сначала о твоем творчестве. Точнее, о тех картинах, что сейчас находятся в галерее Гершовича. Я очень внимательно их изучал. Они не твои.
— А чьи же? — удивилась Дана.
— Я не совсем правильно выразился. Не сомневаюсь в твоем авторстве.
— Тогда в чем же дело?
— Они для тебя совершенно не характерны. В них все не твое.
— Но раз я их написала…
— Да, да, — прервал ее Нефедов, — так случается. Иногда художник под влиянием каких-то обстоятельств куда-то прорывается. И получаются у него непривычные для него вещи. Они его, но по большому счету не его.
Дане вдруг стало страшновато от проницательности Нефедова. Ему не откажешь не только в таланте, но и в способности видеть суть вещей. А это, возможно, еще более редкий дар, чем художественное дарование.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Как что, разве непонятно, — удивился Нефедов. — Мне неизвестно, что произошло, как появились эти полотна. Но ты не сможешь продолжать работать в этой стилистике, она не твоя. А Гершовичу нужна именно она.
Дана молчала. Нефедов объяснил все очень ясно и правильно, ей нечего возразить. Она и сама думает точно так же.
— Предположим, Паша, ты прав. Что из этого следует?
— Именно сейчас я и хочу к этому приступить. — Нефедов опустил глаза вниз. — Я знаю, я тебе не нравлюсь, как мужчина. Но ты мне очень нравишься, как женщина. Я постоянно думаю о тебе. Я предлагаю тебе бартер.
— Что?! — изумилась Дана. — Это, в каком смысле?
— Я уже говорил, что тщательно изучил твои картины. Я могу создавать их в таком же стиле. А ты станешь выдавать их за свои. Я уже написал первую. Смотри.
Только сейчас Дана обратила внимания на то, что рядом с Нефедов стоял большой пакет. Он достал из него завернутый холст, развернул его и протянул ей.
Дана моментально поняла, какая эта прекрасная картина. И написана в той самой стилистике, что и ее два полотна. Отличить было практически нереально.
— Ну как? — поинтересовался Нефедов.
— Великолепно, — искренне ответила Дана.
— Я дарю тебе картину, — сказал Нефедов.
— Я не могу ее принять, — отказалась Дана. — Это слишком щедрый подарок. Эта картина стоит приличных денег. Гершович сумеет ее выгодно продать.
— Я тоже так думаю, — согласился Нефедов. — Но я ее ему не отдам, это сделаешь ты от своего имени.
— Ты с ума сошел!
— Нет, я все обдумал.
— И что же ты обдумал?
— Я стану писать такие картины, а ты их будешь выдавать за свои.
— Что же ты за это хочешь?
Нефедов не отвечал, он смотрел куда-то в сторону. Дана проследила за его взглядом, и у нее екнуло сердце. Рядом с ее кроватью лежала упаковка от презервативов, которыми они использовали с Федором. Она совсем забыла о ней и не убрала. Теперь он знает, чем она занималась этой ночью. Ну и пусть, в конце концов, она никого не убила.
— Встречаться с тобой, заниматься любовью. Я все время тебя хочу. Это какое-то наваждение.
— Как часто?
— Часто. А начать прямо сейчас.
Дана снова посмотрела на полотно. Все противилось в ней этому предложению. Ну, не хочет она его, хоть тресни! Но если заключить с ним такой бартер хотя бы на время, пока она не отыщет Юлия, это может решить ее проблему. С другой стороны — это огромный обман. И если
